Бывший прокурор Рязанской области: "От фашистов меня спасли немецкие овчарки"

 О жизни Вениамина Михайловича Гераськина можно писать книги и снимать фильмы. В апреле журналисты «Мещерской стороны» побывали у него в гостях. Накануне дочь ветерана предупредила: «Говорите в домофон громче, папа не очень хорошо слышит. Сами понимаете, все-таки 93 года». Набрала номер квартиры, вдохнула побольше воздуха, приготовившись четко представиться, и… «Катюша, это вы? – послышался бодрый голос из динамика. – Поднимайтесь скорее. А я пока дверь будут открывать». Уже не помню, когда с такой легкостью и так быстро преодолела, казалось, нескончаемые ступени «сталинки» -  четыре этажа. Вениамин Михайлович ждал меня в коридоре, широко улыбаясь: - Вы знаете, Катюша, у меня сегодня очень счастливый день, я с первого раза открыл этот замок, обычно с ним какие-то проблемы, а тут настоящая победа! В инвалидной коляске. Без левой руки и ноги. Но в глазах такой свет и столько жизни, что невольно расплываешься в улыбке. - Если честно, не хочу я о войне говорить, - признался ветеран. – Страшно все это, куда страшней, чем снимают в кино, чем описано в книгах. И вообще жизнь я прожил очень тяжелую. Мало чего хорошего видел. И если бы не моя дочь – она кардиолог и следит, чтобы я вовремя принимал все необходимые препараты, – уж точно не дотянул бы до таких лет… Мы не сразу стали говорить о нем. Сначала -  о новостях в стране и мире, о политике, экономике, здравоохранении, изменениях в законодательстве и даже об интернете. Говорил в основном он. А я, затаив дыхание, слушала и удивлялась тому, насколько человек в столь преклонном возрасте может быть в курсе всех последних явлений и событий. И только спустя пару часов Вениамин Михайлович все-таки коснулся своей жизни. Сам он родом из Саратовской области. Самый старший из восьми детей. - Еще была сестра Лида, но она в младенчестве умерла, - вспоминал мой собеседник. – Мама очень горевала, и, когда снова родила девочку, решила непременно назвать ее так же, Лидой. А это, говорят, плохая примета – в честь умершего ребенка называть другого. Все знакомые отговаривали. Уверяли, что и эту девочку постигнет та же участь. Увы, так и произошло. Остальные дети Гераськиных дожили до глубокой старости. Только недавно умерла одна из сестер Вениамина Михайловича. Остальные живы и по сей день. - Отец ушел на фронт в первые дни войны, в 42-м призвали меня – я тогда даже 10-й класс окончить не успел, - делился воспоминаниями мой собеседник. Сначала его отправили в учебный танковый батальон, где три месяца готовили сразу по двум специальностям: водитель-механик Т-34 и стрелок-радист. А потом Гераськин попал в Челябинск. Здесь, на заводе, молодые танкисты должны были получить свои первые боевые машины. - В ожидании их мы также были грузчиками, слесарями, а еще кормили специальных собак – делали это строго под днищем танка, - рассказывал Вениамин Гераськин. – Впоследствии животные должны были жертвовать собой, чтобы спасать наши жизни… Как? Перед боем собак не кормили, а голодных обвязывали взрывчаткой и выпускали к немецким танкам. Несчастные были уверены, что под машинами пища, - ползли туда и взрывались... Ветеран до сих пор хорошо помнит, как к поезду с танками, который повез их из Челябинска в Брянскую область, присоединили два товарных вагона, откуда доносился собачий лай…   На территории Брянской области танкисты приняли свой первый бой. На глазах Вениамина Гераськина погибали его товарищи – такие же молодые парни. - Сначала было очень страшно, - делился ветеран. – Потом словно привыкли. Научились давить немцев, как клопов! Когда эти «развлечения» увидел командир нашего танкового подразделения, очень возмутился, сказал: «А ну бросьте хулиганить! Выживите – отправлю под трибунал!» Удача сопутствовала Гераськину на протяжении пяти боев. Но во время шестой атаки танк подбили. - Наш командир погиб, а мы сумели выбраться из горевшего танка и спастись, - вспоминал рассказчик. Вскоре Вениамин Гераськин в числе нескольких других товарищей получил задание провести разведку в тылу врага. Переодевшись в крестьянскую одежду, они перешли линию фронта, углубились километров на восемнадцать. - Добравшись до места назначения, мы увидели часовых, - рассказывал ветеран. – Они были пьяны. Мы с одним товарищем подкрались сзади и всадили им ножи: я попал в шею, мой товарищ – в спину. Выяснив обстановку, они уже собирались возвращаться, как вдруг услышали рев мотоциклов. Разведчики поняли: выбраться уже не получится, немцы выставили засады.  Что оставалась делать? Неожиданно у Вениамина Гераськина появилась идея. - Спросил друга: «Тебе немецким танком доводилось управлять?» Тот кивнул, - вспоминает ветеран. – Мы прыгнули в танк и двинулись вперед. Метров 400 удалось проехать, а потом путь преградили немцы, стали что-то кричать – мы ничего не понимали, поэтому не вылезали из танка. Потом переводчик озвучил ультиматум: «Или вылезаете, или мы его подожжем». Выбора не было – вылезли. Разведчиков привели в какую-то избу и начали допрашивать. Они в ответ: «Мы крестьяне, пришли из соседней деревни, а танк угнали, чтобы огород распахивать». Легенда, конечно, мало походила на правду, но Гераськин и сейчас уверен: переводчик был явно «не простым» - своим, потому как очень старался доказать немцам их правоту. В результате пленников не расстреляли сразу, а заперли в каменном сарае. Всю ночь они провели в неведении, что будет дальше. А едва рассвело, два пьяных автоматчика с собаками повели их к оврагу. Стало ясно: на расстрел. Однако, дойдя до места, фашисты решили вдоволь поиздеваться над пленными. Они натравили на них своих псов, а затем начали стрелять, но не прицельно, а как попадет. - Лай собак, автоматная очередь, пыль… Я просто упал на землю, зажмурился и закрыл уши руками, - вспоминал Гераськин. – Потом все стихло. Еще некоторое время я лежал, боясь пошевелиться. Потом открыл глаза. Один из моих товарищей был мертв. Другой совсем не пострадал. А у меня было прострелено предплечье. Разведчики поползли обратно. В лесах натолкнулись на другое танковое подразделение. - Его командир посмотрел на нас: «Танкисты, говорите, посмотрим…» Задал ряд вопросов и, убедившись, что мы в теме, напоследок спросил: «Хулиганите?» Я опустил голову, соврать не мог – бывало, говорю, нам за это трибунал обещали. Командир ухмыльнулся: «А здесь за это не накажут…» Потом была седьмая атака и восьмая… Во время сражения под Крачевым танк подбили. - Гусеницу левую сорвало, танк стал крутиться на одном месте, вторым попаданием заклинило башню, - вспоминал ветеран. -  Командир попытался выбраться через верхний люк – и тут же упал замертво: сразил немецкий снайпер. Водителю удалось покинуть танк через его люк, мне – через десантный. И вдруг снайпер подстрелил и меня:  разрывная пуля попала в руку, раздробила кость выше локтя. Хлынула кровь, я упал. А когда поднялся, думал, следующий выстрел будет в голову. Но, видимо, снайпер уже искал новые мишени либо просто не стал добивать, чтобы помучить.  Среди дыма и гари Гераськину удалось отползти в сторону. Из-за большой потери крови он ослаб и потерял сознание. Пришел в себя от частого прерывистого дыхания рядом с собой. - Открыл глаза и увидел четырех собак. Породу эту я знал - немецкие овчарки, - рассказывал собеседник. – Раз немецкие, думаю, значит, разорвут. Но собаки продолжали меня тщательно обнюхивать, а затем – сначала это показалось каким-то сном или бредом! - ухватили меня за одежду и стали затаскивать на платформу, в которую были впряжены... Я падал с нее, а они снова меня поднимали и затаскивали. От слабости я даже не мог сопротивляться. Когда оказался в этой тележке, собаки меня куда-то потащили. Всю дорогу я был уверен, что к немцам. Но настолько себя плохо чувствовал, что казалось – уже все равно, что будет дальше. Только решил для себя: ничего никому не скажу либо буду врать до последнего. Неожиданно немцы снова стали стрелять. Уже по собакам. «Зачем они по своим животным стреляют?» - пронеслось в голове у раненого. Овчарки продолжали ползти – уже на брюхе. - Так дотянули до леса, а там уже наш санитар вышел. Я понял, что спасен, и снова потерял сознание. Гераськин очнулся вновь уже на операционном столе. Медсестра констатировала: «Руку придется ампутировать». Солдат взмолился: «Зачем? Это всего лишь пуля!» Но медики объяснили: ранение слишком серьезное, началась газовая гангрена. - В следующий раз я пришел в сознание уже без руки, - рассказывает Вениамин Михайлович. – Увидел, что ничего нет, – и даже не могу передать свои чувства. Медики утешали: главное – живой. А еще сказали, что кровь в меня перелили от цыганки Лиманской – имя не помню. Пытались подбодрить: «В тебе теперь цыганская кровь кипит! Будешь не только смелым, но и нахальным!» А мне совсем не до смеха было. Воевать с таким увечьем уже невозможно. По отношению врачей тоже было заметно, что я не нужен: над теми, кого еще можно было вернуть в строй, медики порхали, а мне разве что утром температуру мерили. Конечно, я все понимал. Не в санатории же. Вскоре меня комиссовали. Выдали самую потрепанную шинель. Это был 1943 год. Путь домой, в родную Саратовскую область, был тяжелым. Сначала раненых привезли в какую-то выжженную деревню и поселили в конюшне. Ходячих было мало, поэтому Вениамину Гераськину приходилось бродить по огородам в поисках еды не только для себя, но и других. Затем был Иркутск и только потом – родное село.  К тому времени с фронта вернулся и отец Вениамина Гераськина – без левого глаза, с простреленными рукой и легким, но живой. Пришлось помогать родителям растить сестер и братьев. Вениамин работал и пастухом, и секретарем сельсовета. А после окончания войны пошел учиться: сначала на учителя, потом на юриста. Однажды Гераськину попалось на глаза объявление: «Требуются юристы в отделение железной дороги в Мурманской области». И он взял билет. В поезде разговорился с одним из попутчиков, который оказался исполняющим обязанности прокурора Республики Коми. Молодой фронтовик произвел на нового знакомого такое хорошее впечатление, что тот пригласил его на работу. А спустя не так много времени Гераськин и сам занял эту должность. В прокуратуре Коми АССР он прослужил 23 года, по 200 дней в году находясь в командировках. Частенько до места происшествия ему приходилось добираться на оленях или вертолете. В 1973 году Вениамина Гераськина перевели в Рязань. Прокурором Рязанской области он проработал два срока – до 1983 года. А после – остался в нашем городе. Работал в той же структуре, а затем главным юрисконсультом в горадминистрации. Он награжден орденом Отечественной войны II степени, медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945», юбилейными медалями, однако награды никогда не носил. Не искал славы. Несколько лет назад умерла супруга Вениамина Михайловича. А недавно из-за болезни ему пришлось перенести ампутацию ноги. Ветерана навещают дети – сын и дочь, а также внук. А еще не дают скучать коллеги. Так, например, сотрудники следственного управления СК России по Рязанской области организуют встречи Гераськина со школьниками. Ну а в свободное время Вениамин Михайлович перечитывает книги. В числе последних – учебники по юриспруденции, ораторскому искусству, собрание сочинений Пушкина, Лермонтова и Некрасова.  - Я все равно себя запустил, - недовольно ворчит мой собеседник. – Читать стал меньше, а это неправильно. Надо нагонять. Отец мой прожил до 95 лет, и у меня, уверен, еще есть время для саморазвития…