«Фильмы врут. Война – это в первую очередь грязь»

На днях мне довелось пообщаться с соседкой моей подруги - Галиной Афанасьевной КЛИМОВОЙ. Великую Отечественную войну она прошла от первого и до последнего дня. Служила в пехотном полку, радисткой в военной разведке. Была ранена, контужена. Имеет боевые награды – орден Отечественной войны II степени, медаль «За боевые заслуги» и еще целый "иконостас". Из женщин, воевавших на передовой, в Челябинске она последняя, кто остался в живых. Сейчас ей 93 года, но сохранила бодрость, трезвый ум и твердую память. Рассказала о войне такие вещи, о которых кино не снимут и книги тоже вряд ли напишут. Хочу передать ее фронтовые воспоминания из первых уст и от первого лица.   ФИЛЬМЫ О ВОЙНЕ ВРУТ Фильмы о войне я не смотрю. Врут там все. Потому что война – это в первую очередь грязь. Мы месяцами не мылись. Воду вскипятишь, тряпку намочишь, чтобы хоть протереться. И все. На самолете выбросят нашу разведгруппу где-нибудь в лесу, а тылу врага. А немцы уже с собаками ищут. Нам куда деться? В болото! Самое это спасение для нас. Собаки тогда не чуют. За кочку ухватишься, травой закроешься и стоишь. Иной раз по полсуток. И потом еще дней пять-десять ходим по лесам. Зато по возвращении праздник: баня. Под бочками с водой разложат костерок, а сверху шатер из плащ-палаток. Верите, вот снимаешь с себя одежу-то, а кожа как чешуя рыбья. Чешешь, трешься мочалкой, а она как перхоть с тебя сыпется. "ЦАРСТВО ВАМ НЕБЕСНОЕ, МАЛЬЧИКИ РОДНЫЕ" Самое страшное - это ребятам глаза закрывать. Вот идет пехота в бой. Сзади заградотряды в две линии. Огонь, дым, крик, рев, стон вокруг. А потом все вперемешку, кто без рук, кто без ног, кишки по земле. Подползешь к солдатику, а он тебе: «Родная, пожалей, хоть поцелуй перед смертью». Убитых в общую могилу клали, в шинельку вместо гроба заворачивали. Я шапку на лицо им всегда клала. Страшно было смотреть, как земля-то им прямо в глаза сыплется… Скольких я схоронила! А сама выжила. Берегли они меня, радистку. Сами под пули шли, а меня берегли. ФРОНТОВАЯ ЛЮБОВЬ Подруга у меня была, Катя. И стал майор один за ней ухаживать. А у мужчин на войне как… Им не столько женщина нужна, как прикосновение, ласковое слово. Вот он с ней помиловался, а Катенька возьми да и влюбись. А через полтора месяца дают пополнение – двух девчонок-телефонисток. И майор этот увлекся новенькой. А фронтовичку-то – по шапке. Выходит Катя из блиндажа, а они стоят поодаль, целуются. Она на пост, взяла автомат и очередь по ним обоим выпустила. А потом себе между ног автомат пристроила и тоже выстрелила. Я себе тогда зарок дала: никакой любви. А вообще, у нас в разведке закон был: заимела любовника, то и будь с ним до конца. Пока его не убьют, или тебя.   ДВАЖДЫ НЕ РАССТРЕЛИВАЮТ! Был у нас Миша. Хороший парень. А что с ним вышло-то. Немцы начали разведку боем. Мы отступили метров на 400, а потом снова на свои позиции вернулись. Заходим в землянку, где только что немцы были, а Миша там сидит на полу, раздетый. В плен сдался. Ну, сами понимаете, тут же тройка, тут же приговор. Я жесткая была в отношении слез, а тут сами из глаз брызнули. Поставили Мишу на бугорок и шесть человек наших с автоматами против него выстроили. Майор кричит: «Огонь». По Мише-то дают очередь, а он стоит. Все пули в сторону. Кто вверх, кто вниз выстрелил. Майор снова: «Огонь». И снова мимо. Ну, не могут ребята в своего-то стрелять! Тут один партийный выходит: «Дайте, говорит, я расстреляю». И в голову ему попал. Но не до мозга. А майор снова командует. Наши автоматы на изготовку, говорят: «Дважды не расстреливают!» И знаете… Отступился майор. Увезли Мишу куда-то, сказали – в больницу, в психушку. Он от боли-то умом тронулся. А куда на самом деле увезли – кто его знает.   "КЛИМОВА, ПРЫГАЙ!" Я уже два года на фронте была, когда пришел к нам новый командир батальона. На внешность интересный, смазливый. И репутация у него - бабник. Узнал про меня и решил воспользоваться. Прибегают как-то ребята, говорят: «Климова, тебя товарищ подполковник вызывает. Говорит - сейчас же». А ребята, видать, догадались, что к чему, говорят мне: «Ты иди, не бойся. Если что, мы подстрахуем. На улице под окошком стоять будем». Ну, зашла я к нему. Докладываю: так и так, по вашему приказанию прибыла. А у него на столе бутылка самогона, картошечка в мундире, капустка. «Садись, Климова, к столу», говорит. А сам глазами ест. Я набралась духу, отвечаю: «Государство мне паек дает, трижды в день». И стою по стойке смирно, команды «вольно» ведь не было. Он к столу подошел, налил стакан, подает: «Климова, чего ломаешься? Давай по-хорошему. На вот, выпей». Я опять ему: «В армии нахожусь не для питья, а защищать Родину». Он сам выпил, и ко мне. Руками за плечи схватил и на стол стал заваливать. А нас в разведке-то учили. Вывернулась я, как толкану его, и стол вскочила. Ногой раму вышибла, а ребята внизу мне уже кричат: «Прыгай». Ну, я и прыгнула со второго этажа. Они меня на руки поймали. До начальника штаба, конечно, это дошло. Вызвал меня, приказал написать докладную. И все. Больше мы того подполковника не видели. Только месяца через полтора узнала: в штрафную роту его на два года отправили. Рядовым. В БОГА ВЕРИЛИ ВСЕ В бога на фронте верили все. Даже с партийным билетом. Бывало, кричит такой: «Я партийный!». А убьют его, глядишь - в кармане молитва за спасение души лежит. Крестики тоже носили. Когда в церкви брали, когда у мирных жителей выпрашивали. Иной раз из консервных банок резали. У меня тоже крестик был деревянный, самодельный. А потом золотой, на цепочке заимела. Мне его пленный немец подарил.Как было. Взяли языка - офицера немецкого. А он по-русски говорил отлично. Полковник в штабе его допрашивает: "Откуда так хорошо знаешь русский язык? В какой школе готовили?" А он отвечает, что до революции его родители жили в Петербурге, а когда заваруха вся началась, уехали в Германию. Говорит: "Я знаю, меня все равно расстреляют. Позвольте мне вон той девушке подарить вещь, дорогую для меня как память?" Полковник разрешил. И тогда этот немец снял с груди золотую цепочку с крестиком и мне подал. «Запомните, - говорит, - меня, пожалуйста». И вы знаете, до сих пор его помню. А крестик тот уже после войны дочери отдала. А та по наследству внучке моей передаст. БЕЗ ШУТКИ НЕЛЬЗЯ На войне без шутки нельзя, иначе с ума сойдешь. Помню, сибирячка одна у нас была, из эвенков, дочь оленевода. Зубы у нее выпали. Вот наши ребята насобирали золота, у кого что было – кольца, цепочки, и отдали Кенке, чтобы вставные зубы сделала. А потом над ней подшучивали. Вот сидит она на пеньке, разговаривает с кем-нибудь, разулыбается, а ребята ей: «Кенка, закрой пасть, опять солнце загораживаешь!» Надо мной тоже подшучивали. Я маленькая росточком, нога 35 размер. А обмундирование давали – сапоги 42 размер, меньше не было, и шинель до пят. Ну, шинельку-то ребята мне ножницами обрезали. А с сапогами беда. Иду, бывало, а наши хохочут: «Климова! Сапоги на месте! Кругом!». Я ведь не снимая сапоги с ног могла в них повернуться. Размер-то большой. Потом уже, когда нас стали немцам в тыл забрасывать, справили мне ребята сапоги поменьше, 38-го размера. Но все равно портянки в три слоя заворачивала. СПИРТ ДАЖЕ НЕ ПРОБОВАЛА Фронтовикам на переднем крае давали по 150 грамм спирта. Мне, радистке, - 250. На морозе, прежде чем начать работать, я руки спиртом растирала. Ключом работать - это ведь не шутка. В донесении иногда по 150 слов, а сколько в них букв. И надо каждую ударить и не ошибиться. Ошибка дорого может стоить. Мужикам-то что эти полстакана, проглотили свою пайку за раз и все. Потом просят: «Климова, ну, дай хоть губы помазать». Я им немножко отолью. А сама с начала и до конца войны так ни разу спирт в рот не взяла. СПАТЬ НА КРОВАТИ НЕ МОГЛА После фронта долго не могла дома спать на кровати. Только на полу засыпала. На любой звук реагировала. Мама готовит что-нибудь на кухне, чуть звякнула ложкой, а я уже соскочила. Один раз отец с ночной смены домой пришел, на табуретку брюки свои положил, пряжка чуть звякнула. Я как соскочу, как шабаркну его. Он испугался: «Ты что, спятила?» А я же не нарочно. На другой день говорит: «Дочка, я и не думал, что у тебя такая сила». После этого он надо мной стол стал ставить, когда я спать ложилась. И если я среди ночи вкакивала, то головой ударялась. Четыре месяца изо дня в день так спала. Вот такое снотворное у меня было.   Татьяна СТЕФАНИВ г. Челябинск