«Думала, бога за рога ухватила, лучше и не надо!» История одной многодетной матери
ветеринар с высшим образованием. Но теперь ей уже 90 лет, и она давно не практиковала.
— Ой, я так рада, что вы приехали ко мне! — Вера Федоровна будто очнулась. Пригласила в дом: — Я вас ждала. Я так много хотела рассказать: вы такого горя еще не слышали!
Пенсионерка живет под Троицком — в Золотой Сопке, почти на самой окраине. У нее деревянный домик на пригорке, с резными окнами, совсем маленький — в две крохотные комнаты с кухней, без удобств. Стены беленые, украшенные плюшевыми коврами, икона в переднем углу, на полах самотканые половицы, мебель — ровесница хозяйки, а может, и старше, и печка. Баба Вера все еще топит дровами и углем. Хоть и ходит еле-еле с клюшкой, мучается одышкой — но топит.
— Это Леонида моего милого дом, мужа последнего. Когда жив был, я словно в колыбели от счастья качалась, за все мои страдания наградой он мне был. Умер Лёня мой 8 лет как. В раковой больнице я с ним лежала, ухаживала. И я решила, что здесь свой век доживу. К детям не поеду. Не хочу никому мешать. И у меня моя Лариса есть — соседка, она мне сильно помогает, вы уж про нее обязательно напишите, — говорит баба Вера, будто боясь упустить что-то важное.
У Веры Федоровны шестеро детей, 12 внуков и правнуков много — она пыталась перечислить, но сбилась со счета. Живут кто где. Но в Золотой Сопке никого из родных.
Сама Вера — в девичестве Замураева — родом из Верхней Салды Свердловской области. Опекала ее родная тетка Стеша, родители не заботились о дочке. Помнит, в 13 лет, в войну, чтобы не голодать, устроилась в ремесленное училище, а в 15-ть — способную девочку отправили на авиационный завод, в спектральную лабораторию.
— У нас много эвакуированных было. И вот я познакомилась с пареньком из Подмосковья — Борей Дружининым. Он видный был. Мы поженились в 49-м. И его скоро в армию забрали. А на три года. Забирали — не спросили, я уже в положении была, еле ходила. Валя родилась. Через полтора года пришел в отпуск Боря — у меня второй получился ребенок, — погрузилась в воспоминания Вера Федоровна.
А когда муж с армии вернулся, тут же сбежал от жены и детей. Даже сына младшего Сашу не видел.
— И вот представьте: жила я в общежитии — в женской комнате на четыре койки, детей на стулья устраивала спать. Тяжко было очень одной. А у моей подруги по работе муж сидел в колонии на Смычке. Она приезжает и говорит: ой, Верочка, я рассказала там, что девка ты хорошая, двое детей, как мучаешься, что квартиры нету. А один парень сказал: пусть приезжает ко мне, тут и квартиру ей выхлопотаем, и работы навалом. Ну, а мне-то что: это ж квартира будет! Я ребятишек в охапку, два узла со мной и поехала, — рассказывает Вера Федоровна.
В поселке Смычка под Туринском находился лагерь. Тот парень, что позвал ее, Петр Мариевский, тоже заключенным был, на облегченном режиме, работал на пилораме.
— Петр сначала был такой вроде хороший, добренький. Ну, лучше и не надо, думала, бога за рога ухватила — теперь все — жить буду, — вспоминает женщина.
Расписались они в 1955-м году. Сначала Вера с детьми на подселении у стариков жила, потом квартиру дали. Работала в садике, по вечерам подменяла почтальона и заочно училась на ветеринарного врача. В 57-м году родила Ярослава, а в 59-м — еще одного сына Федора.
Пока муж был в колонии, Вера не задавалась вопросом о его прошлом. И только в 59-м, когда тот освободился, поняла, с каким страшным человеком связала свою жизнь.
— У меня брага стояла, я сама не пила, но гостей угощать надо было. Муж же из колонии вышел — люди в доме собрались. И вот выпил Петр с мужиками. Пока сидел — не пил же, нельзя было. И тише воды, ниже травы был. А тут как оскалился, на лицо, словно маска страшная сошла, нож схватил и замахнулся на меня. А у меня Федя маленький на руках. Я от страха в обморок упала. Очнулась, а он: ничего, ничего, женщина, — хлопает так меня по плечу рукой, — у Веры Федоровны задрожал голос, — сдержался я сегодня, говорит, а ты место свое знай…
— Он с Украины, с Тернопольской области, из села Брикуля, — продолжила рассказ Вера Федоровна, хоть ей и нелегко давались слова. — В 49-м году его с отцом за бандитизм судили. Отца (свекра моего) к расстрелу приговорили, а Петру высшую меру на 25 лет колонии заменили. А в 53-м, когда Сталин умер, амнистия была, тогда многих уголовников выпустили, а моего Петра Мариевского еще на 7 лет в колонии оставили. На нем столько крови было!
Уйти от мужа с четырьмя детьми Вера побоялась, стала приспосабливаться, надеялась, остепенится муж.
— В 61-м Вера родилась у нас. Тогда же не давали абортов делать. Сколько поумирало у меня на глазах женщин, я как посмотрела на это все… В 63-м году Люба родилась. Так и получилось у меня три дочери и три сына. Медаль дали за материнство.
Но какой ценой — Вера Федоровна до сих пор плачет, вспоминая молодость.
— На Смычке мы еще жили, Петр меня по животу пнул, кишечник повредил. Перитонит получился. В больницу привезли, у меня кровотечение. 27 швов наложили, два молодых хирурга операцию делали — Русман и Мещеряков их фамилии, ели спасли меня, — говорит Вера Федоровна.
Супруг после этого скрывался несколько дней. Боялся, что посадят.
— Из милиции приходили, спрашивали, я отвечала вроде — что упала. Мне бы тогда уйти от него, так детей пожалела, чтобы не опозорить, — вздыхает Вера Федоровна.
— Муж прощения попросил? — спрашиваю.
— Что вы! Зубами скрипел только. И я его возненавидела. Он понял это…
В 1965 году Мариевские переехали в Казахстан, в Кустанайскую область, на отделение поселка Славянка в Комсомольском районе.
— Там корову можно было держать и огород сажать, это же с детворой-то подспорье какое. А на Смычке даже картошка толком не росла, тайга кругом. В Казахстане я в совхозе телят лечила, днем в магазин поставили работать. Вечером анализы молока делала, надои считала. А мужа никуда не брали. У него ни образования, ничего. Скотником только. И он злился, что мне почет больше, да ревновал, — рассказывает Вера Федоровна.
Супруги, бывало, месяцами не разговаривали друг с другом. Муж еще не раз поднимал руку на супругу. И за глаза наговаривал, дескать, гулящая.
— Я чтобы лихо не будить, ушла с работы. Но директор совхоза сам приехал уговаривать вернуться. Да и детей кормить надо было. А Петра это задело, что я независимая. Он взял мою трудовую книжку порвал и сжег. Голыми руками раскаленный круг на печке открыл и туда бросил. А там запись была, что на военном заводе работала. Так и не смогла я восстановить ее, — сетует Вера Федоровна.
Страдания женщины закончились в 1980-м. Вера просто сбежала от мужа, когда Петр в подпитии пошел на нее с вилами.
— Нас когда разводили, судья сказал: ты ее убить не смог, так решил морально задавить. Пока я не уехала, милиционер Петра не отпускал из зала.
В районе Веру знали как хорошего ветврача, поэтому помогли ей устроиться в Новотроицке.
— Я тут стала жить одна. И что? Приобрела дом, у меня пенсия была, да я еще и не сидела — работала. Потом дочь стала звать к себе в Красногорский. Я пожила у нее, да в Челябинск в центральную больницу с сердцем попала. Долго лежала, с зимы. В апреле только вышла, в валенках по лужам шла — никто не приехал встретить. И я решила, что надо мне домой. Стыдно было вертаться обратно от детей, — баба Вера вновь приуныла.
— Раньше, бывало, книгу прочитаю и могла всю слово в слово рассказать, а сейчас многое забывать стала, — вдруг сменила тему старушка. — Я и сейчас читаю. Лариса мне из библиотеки книги приносит…
Во время нашей встречи я обратила внимание на портрет в доме. С него смотрел мужчина в летах, с прищуром во взгляде и едва уловимой улыбкой.
— Это, наверное, Леонид? — решила я направить разговор в новое русло.
— Да, Леонид Михайлович Панов — мой третий муж, — подтвердила хозяйка. — Кто-то нахвалил ему меня. Он овдовел в октябре, а в ноябре уже приехал ко мне. Говорит, я один жить не могу. У меня прямо к нему какая-то жалость. Люди то мы уже немолодые были. Стал он ко мне часто приезжать. И я решилась к нему в Золотую Сопку переехать. Вот так я здесь и оказалась.
В 1988-ом году Вера Федоровна с Леонидом Михайловичем расписались. Новая хозяйка все в доме сделала по-своему.
— А он оказывается выпивал, а я не знала. Придет пьяненький. Я говорю ему — я столько пережила, если ты пить не бросишь, мне хоть петлю на шею. В Новотроицк снова возвращаться уже стыдно — люди что скажут.
Леонид бросил пить ради супруги. Купил машину — по тем временам роскошь в деревне.
— Он хороший, заботился обо мне, мастеровой был. Наделает корзиночек всяких и на базар, продаст — мне обязательно гостинец везет. Один раз что было. Мне в руках что-то несет. Я говорю: птицу что ли поймал? А это, оказывается, мороженое шоколадное растаяло. Я взяла да и измазала его. Стоим — хохочем… Вот так жили. Всем бы такое счастье!
С Леонидом Вера Федоровна прожила свои лучшие в жизни 24 года.
— А теперь что: за детей я спокойна. Со мной моя Лариса. Она скоро придет. Приготовит. Поедим. Вот вроде все и рассказала, — печально заключила Вера Федоровна.
Уже простившись с хозяйкой и выйдя за ворота, я услышала, как баба Вера снова запричитала: «Кузьма, матушка мой, где же ты…» и потопала в сарайку, наверное, в надежде найти там пропавшего кота.
Елена ФАЗЫЛОВА,
п. Золотая Сопка
