После войны Николай так и не увидел отца, хотя тот живым вернулся с фронта

Накануне Дня Победы я побывала в Копейске у 92-летнего Николая Леонтьевича Рыженкова. Он рассказал о своей судьбе. Перед началом войны родители Николая проживали в Казахстане, в Карабалыкском районе. В семье было трое сыновей, Коля — старший. Отец — председатель колхоза в Веренке, мать работала в пекарне.

В мае 1941-го парень с отличием закончил сельскую школу-семилетку. А 22 июня грянула война.

— Нам по радио объявили. Молотов выступал с речью. Веренка в царское время была казачьей станицей, а казаки народ воинственный. Помню, как мужики кричали: «Да мы немца в два счета сомнем! Шашками порубаем, рога пообломаем!»

У отца Николая была бронь, но он сразу записался добровольцем на фронт, попросился в бригаду генерала Панфилова.

— Отец ушел, остались мать и мы — три брата. Мне 14 лет, среднему двенадцать, младшему — два года. Я сразу пошел работать на тракторе. Трудодни были пустые, только на полевом стане давали 600 граммов хлеба в сутки на работника. Нам поварихи готовили затируху, до сих пор помню — вкусная, типа лапши. Дома главная еда — картошка. И спасало еще то, что коровка была. В нашем колхозе у всех коровы были.

Парнишка всю войну работал на тракторе. А в декабре 1944 года, когда Коле исполнилось 17 лет, его призвали в армию.

— На фронте в это время все уже шло к Победе, бои шли тяжелые, немцы сопротивлялись. Но у наших воинский дух был на высоте. Мы тоже сразу хотели на фронт. Но нам сказали: куда пошлют.

Николай попал в сталинградскую военную авиационную школу летчиков-истребителей, она находилась в Кустанае. Рыженков вспоминает свой первый день в армии. Курсантов-новобранцев за неимением казармы разместили в местной церкви. Были сильные холода, и внутри храма установили большие печки-барабаны, возле них на пол настелили солому, сверху брезент, на нем молодые солдаты спали. Перед этим их сводили в баню, гражданскую одежду забрали и выдали «бэушную» форму авиационной школы.

— Нам дали галифе, простые гимнастерки с отложными воротничками и — гордость! — курсантские погоны. Вместо шинелей бушлаты короткие, на ноги — ботинки с обмотками. Мы ребята худенькие, тоненькие, высокие, а обмотки длинные. Пошли строем из бани, а у нашего правофлангового Кравченко обмотка размоталась. Кто сзади шел — наступил, упал, и следом весь взвод упал, — вспоминает  ветеран.

Оружие у курсантов тоже было примечательное.

— Выдали винтовки образца 1891/30 — это старая трехлинейка, с которой воевали в первую мировую. С ними мы проходили курс молодого бойца: длинным — коли, коротким — бей, прикладом добей…

Семнадцатилетние курсанты готовились воевать с фашистами, но война, к счастью, кончилась.

— Утром 9 мая 1945 года, — вспоминает Рыженков, — старшина Балдовский повел нас строем в столовую. Идем по улице, и вдруг навстречу народ бежит. Все кричат, плачут, ревут: война кончилась!  Нас увидели, стали хватать, на руках весь наш батальон тащат, качают, целуют-обнимают, с ума сойти.

Но с окончанием войны служба для молодых солдат не закончилась. Николая Рыженкова в числе других выпускников летной школы особым распоряжением направили учиться в Троицкую военную авиационную школу механиков по вооружению, она стояла в городе Перми. Николай Леонтьевич вспоминает, как зимой их отправляли повзводно в село Кунгур на заготовку дров. Там в лесу находился лагерь военнопленных. Юноша впервые увидел иностранных солдат в лицо.

— Мы винтовки ставим на козлы и идем пилим лес. И они неподалеку работают — пленные немцы и японцы. Сколько заготовят, столько заготовят, а у нас — вторая норма. Мы строем, а они без охраны. У них свои же офицеры командовали. Если кто не дай бог что нарушит, сами своих же расстреливали.

После окончания школы авиамехаников Николая в звании сержанта направили служить в Польшу. 

— В Гвардейском Танненбергском краснознаменном авиационном истребительном полку я служил пять лет, до октября 1952-го. Я старший механик по вооружению, старшина авиации. Срочной службы у меня восемь лет, — объясняет Рыженков.

Большой радостью для солдата были весточки из дома. Так из письма матери Коля узнал, что отец вернулся с фронта живым. Но встретиться с ним Николаю не довелось. Эта мысль до сих пор гложет сердце ветерана.

— С момента, как отец в 1941-м ушел на войну, мы больше не виделись. Знаю, что он защищал подступы к Москве, был ранен. Отлежал в госпитале, потом перебросили на Курско-Орловскую дугу, там снова был ранен — на этот раз тяжело, комиссовали. Домой отец вернулся через несколько дней после того, как меня призвали в армию. Он умер от ран в 1948-м, в возрасте 47 лет. Я в это время служил в Польше, меня не отпустили на побывку. Никого не отпускали…

Николай Леонтьевич имеет звание ветерана Великой Отечесственной войны, но «настоящим фронтовиком» себя не считает.

— Мы, курсанты, непосредственного участия в боевых действиях не принимали, и потому ни фронтовиками, ни ветеранами себя никогда не считали. Но сейчас, когда прошло почти 75 лет после второй мировой, нас власти тоже стали чествовать и вспоминать. Настоящихто фронтовиков уже никого не осталось, — рассуждает 92-летний мужчина.

Говорят, война не окончена, пока не похоронен последний солдат. 9 Мая Николай Леонтьевич выпьет «фронтовые сто грамм» в память об отце. И выйдет посмотреть торжественный парад в честь Дня Победы, как это делает уже семьдесят с лишним лет.

Татьяна СТЕФАНИВ,

г. Копейск

Фото автора



подпишитесь на нас в Дзен