Встретив спустя годы биологического отца своего сына, Ивану было трудно сдержаться
В футбол я играю для любителя очень неплохо, ещё в школе ходил в секцию, да и сейчас люблю с приятелями мяч попинать.
Но тогда, на первом курсе, как-то так получилось, что в набранную из студентов-салаг команду я пришёл не сразу, а где-то уже под конец октября. Ну и никого особо там не знал, поэтому внимания на первой своей тренировке на худенького и маленького паренька сначала не обратил.
Но в ходе тренировочной игры, а сражались мы между собой, поделившись на команды, интерес к пареньку проявился – уж больно шустрый был этот «Шурка», как его окликали. Играл он против меня – точнее, это он нападал с мячом, а я пытался защитить ворота. Что пару-тройку раз у меня не получилось. «Хм, с ним будет интересно», – подумал я, имея в виду наши будущие игры. Кто бы мог подумать, насколько я окажусь прав…
По глубоко осеннему времени играли многие из нас в шапках. Причём Шура играл в ней почти до самого конца – а это не всегда получается, играя в футбол, уж извините, сильно потеешь, в шапке становится некомфортно. Но даже когда он шапку снял, и я увидел длинные волосы, понимание пришло не сразу…
Томить не буду – Шура, Шурка оказалась Александрой, девушкой, студенткой-первокурсницей. Просто вот такая она была – небольшого роста, с почти мальчишеской фигурой, да и очень уж симпатичным её по-сибирски скуластенькое личико назвать было трудно. Возможно, поэтому почти за два месяца я её в учебных аудиториях и не разглядел, а учились мы в разных группах.
Шурка была «своим парнем». Мы начали общаться и подружились – причём, ничего похожего на любовные отношения между нами не было и в помине. Я просто не воспринимал её именно как девушку, в которую можно было влюбиться. Во-первых, если честно, то хватало в институте, да и вне его «кандидаток» посимпатичнее, а во-вторых, я всё-таки решил с первого курса, что «первым делом самолёты», то есть, учёба.
Да и сама Шурка всем своим видом и поведением меньше всего давала понять, что эта сторона весёлой студенческой жизни её хоть как-то интересует. В футбол поиграть? Пожалуйста. Поболтать о том, о сём? За милую душу. Даже и выпить пива в компании была не против, хотя и она, и я в этом смысле как раз не особо были «профессионалы». А насчёт всяких там «любовей» – это с ней слабо ассоциировалось.
Правда, несколько раз я видел её с парнями, но поди пойми, может это какой-то родственник к ней приехал? Хотя насчёт родственников у Шуры как раз было совсем негусто. Она жила в общежитии, в областной центр приехала учиться, а сама родилась и жила до этого в одном из маленьких городков на севере нашего региона. Отца, кажется, вообще там никогда не было, мама же была не особенно благополучной, так что родительских прав её лишили рано, рано же она и умерла. «От пьянки», – говорила прямолинейная Шурка. Воспитала девочку сестра матери, но особой близости там тоже не было. На летние каникулы Шурка съездила в свой город недели на две, а потом тусила в Кемерове.
Да, так вот насчёт парней. Чаще всего из этих немногих раз я пересекался с Шуркиным другом по имени Александр. То есть, в общем-то тоже Шурка, но он представлялся как Саша. Высокий, немного хмурый студент-медик. Вообще довольно симпатичный. Но характер его отношений с Шурой остался для всех загадкой. Даже нет, не так – мы, наша компания просто про это как-то и не думали. Настолько опять же позитивная и своя, но не особо женственная Шурка с её озорной улыбкой и облупившимся на ногтях лаком была по ту сторону от «всякого такого».
Мы доучились до пятого курса и поклялись друг другу не забывать нашу дружбу – я сейчас не только про нас с Шуркой, а вообще про общую приятельскую компанию. Конечно, навалившиеся после получения дипломов дела и заботы немного скорректировали наши слова и планы. Так что, скажем, Шурку я встретил лишь поздней осенью того же года. Встретил случайно, на улице.
Трудно было сказать, рада она меня видеть или нет. Вроде бы и рада, но мне сразу показалось – ей не до меня. И она изменилась. За считанные месяцы. Прежде всего, она не улыбалась, а была серьёзной и даже печальной. Изменение было настолько разительным, что я, хотя и спешил по делам, понял – мне надо срочно поговорить с Шуркой и узнать, что её тяготит. Впрочем, когда мы вошли по моему настоянию в ближайшее кафе, и она сняла пальто, всё более-менее стало ясно…
– Да, у меня будет маленький, – произнесла Шурка с непередаваемой интонацией. Со смесью радости и скорби. Нежности и затаённой обиды. Честное слово, у меня навернулись слёзы на глаза. Иногда одна короткая фраза стоит тысячи слов объяснения.
Затем она, правда, всё равно мне рассказала свою историю. Отцом был Саша. Несколько лет подряд он не то, чтобы встречался с Шурой. Скорее уж, давал себя обожать и периодически снисходил до любви маленькой скуластенькой девочки. У него была своя жизнь, свои куда более важные отношения, а Шуру он звал, только когда не ладилось где-то в другом месте. И делал это не всегда в трезвом виде.
Но она бежала к нему и терпела. Потому что он был такой красивый и такой многозначительный, что нельзя было устоять. И потому, что она, вроде бы бойкая на язык девчонка, всё же понимала, какой «серой шейкой» является как женщина.
На что она надеялась? На то, на что надеемся все мы, когда одиноки, когда не верим, что нас кто-нибудь полюбит. На теплоту, на понимание. Может быть, не сейчас, но хотя бы однажды в будущем.
Когда Шурка забеременела, Саша сразу и наотрез отказался признавать, что ребёнок его. Вроде бы выразился в том духе, что «ты за многими как собачка бегала». Было ясно, что с этой стороны не следует ждать ни поддержки, ни даже понимания.
– Слушай, но есть же сейчас тесты, установить отцовство на счёт раз можно. Сделай тест ДНК, прижми его, подай в суд на алименты, пускай подрожит за свою репутацию, Гиппократ фигов! – предложил я.
– Я думала об этом. Сначала. А потом поняла, что очень уж это противно всё, Ваня. Унижаться не хочу: куда-то ходить, что-то кому-то объяснять. Я маленькая, но гордая, – попыталась улыбнуться она своей прежней озорной улыбкой.
В жизни каждого из нас бывают такие минуты – ты помнишь потом о них всегда, потому что они-то и есть самые-самые важные. Происходит что-то вроде озарения, и ты совершаешь какой-то поступок. Или говоришь какие-то слова.
– Я тебя не брошу, слышишь? Буду помогать, вижу ведь, насколько тебе тяжело. Мы ведь друзья, – вот, что я сказал в конце той осенней встречи в кафе.
Когда я говорил это, то не имел в виду ничего большего, кроме именно дружеской поддержки. Одолжить денег на съёмную квартиру, помочь с переездом туда, свозить на отцовской машине Шуру в больницу на плановый приём.
Беременность протекала не без проблем, у Шурки, которая казалась все эти годы абсолютно здоровым сгустком энергии, регулярно стали вылезать разные болячки. Она периодически хандрила, но, вот странность, будущее материнство как будто сделало её более женственной и даже привлекательной. Видимо, это и есть чудо рождения нового, которое освещает всех, кто находится рядом…
Мне трудно уже вспомнить, в какой момент я понял, что люблю Шурку, что отношусь к ней не просто как к другу, что она волнует меня как женщина. Скорее всего, это произошло уже после рождения её сына. Она назвала его Александром. Не в честь того, растворившегося вроде бы в прошлом и любимого раньше человека, и не в честь самой себя, конечно. А словно имея в виду то, что этому имени в её жизни как бы следует начать с чистого листа. Вот он, Александр. Сын. И нет никого другого ближе.
Итак, я её полюбил. Мы друг друга полюбили. Уж не знаю, была ли это с её стороны любовь в благодарность или что-то другое. Я об этом не хотел думать тогда и не хочу сейчас. Скорее уж жалею о том, что раньше не разглядел в ней своего единственного и неповторимого человека, а не просто друга и «своего парня».
Мы поженились уже очень поздней осенью, через год с небольшим после той встречи на улице. Не могу сказать, чтобы мои родители были в восторге от выбора сына, и это я им ещё не сказал правду. Хотя Шура и порывалась сделать это, чтобы всё сразу было по-честному. Но я убедил, что бывают ситуации, когда лучше что-то не договорить.
В версии для внешнего потребления ребёнок был мой. Его и записали сразу Александром Ивановичем, хотя в тот момент «Иван» как бы означало «аноним». Так что мама с папой в основном сдержанно сокрушались по поводу того, что их блестящий сын выбрал в спутницы жизни не блещущую красотой особу без роду без племени. Но я не обращал внимания. Новая Шура – уже не угловатый подросток, а молодая женщина, она стала казаться мне лучше и желаннее любой фотомодели.
Когда мы жили вместе уже четыре года, внезапно появился он. Бывший моей жены сидел на скамейке, зачем-то воткнутой на лужайке посреди двора нашего дома. Это было осенним вечером, уже начинало темнеть. Я приехал с работы, вышел из машины и вдруг увидел Александра. Он был пьян. Меня он узнал сразу.
– Я хочу видеть своего сына, – пробормотал он.
– Зачем тебе это, Саша? Ты ведь всё тогда для себя решил. Да и нет у тебя никакого сына. Это мой сын! Кстати, у него скоро будет сестрёнка, – сказал я и пошёл к подъезду. Он мне даже не ответил.
Прежде чем открыть дверь, я повернулся к той скамейке. Но человека, сидевшего на ней, уже не было. Он растворился в сумерках, в опавших жёлтых листьях, в осенней слякоти. Я взялся за ручку двери, зашёл в подъезд и пошёл по лестнице вверх – туда, где меня ждали любимые люди».
Иван, Кемерово
