«На войне быстро понимаешь, что от судьбы не уйти»

Вскоре после этого налёта мы эвакуировались и оказались в Донбассе, в г. Енакиево. Здесь жили дядя и тетя моей мамы. Отсюда отец ушёл в армию, а мы с мамой и моим младшим братом Сашей прожили первую военную зиму.

В ноябре город остался без власти. Наши ушли, немцы не вошли. А мимо города продолжали гнать колхозный скот, стада которого непрерывным потоком шли по нашим улицам. Горожане пустились на грабеж: силой забирали скотину,  начали взламывать продовольственные склады. Началось мародёрство: каждый вечер на посёлке слышались крики: «Помогите! Грабят!». Дней через 8-10 в городе появилась немецкая власть. Говорили, что на площади появились три повешенных с плакатами на груди: «Грабитель». Так ли - нет ли, но грабежи прекратились.

Пришла зима - морозная, трудная и голодная. Какое-то время ели конину, которую мама притащила с линии фронта, а потом ее тетя Прасковья Митрофановна брала меня с собой на поиски провианта и обмен. Мы впрягались в саночки и уходили далеко от города, по населенным пунктам, чтобы менять одежду на продовольствие. В этих походах было всякое. Однажды наткнулись на неубранное поле подсолнечника и запаслись семечками.  Как-то выменяли мы несколько мешков зерна и заблудились из-за вьюги. На счастье, наткнулись на какое-то строение. Оказалось, что это бывшая конюшня колхозная. Открыли ворота, втянули туда саночки. Темень, еле пристроились, но когда огляделись, то увидели, что кругом полно людей, такие же менялы-мешочники, как и мы.

Весной 1942 года, когда стало сухо, светло и тепло, сложили мы свой нехитрый скарб на тележки и вместе с семьей тети Паши выехали за пределы Донбасса в сельскохозяйственную зону Украины. По пути выживали по-всякому, приходилось и попрошайничать.  Многие из переселявшихся на родину  ходили по деревням и сёлам попрошайничать. Добрые люди не отказывали. Ходил и я. Первые куски хлеба жадно съедал сам, а остальные приносил маме и Шурику. Так и выжили потихоньку.

К концу 1943 года, после разгрома под Сталинградом, фронт покатился на Запад и докатился до Запорожья. Осенью левобережная часть города была освобождена.   Оттуда начался артиллерийский обстрел правого берега. Мы прятались в подвале, который был в огороде, а потом решили, что от судьбы не спрячешься, и перестали искать надёжное убежище. Утром вышли во двор и поняли, что такое судьба: барак рядом, в котором никто не жил, разбит до основания. Наш подвал, в котором мы прятались от бомб и снарядов, оказался разворочен прямым попаданием снаряда, а дом, в котором жили мы, остался цел и невредим.

Наступление Красной Армии заставило нас снова переезжать. Немцы начали строить оборонительные сооружения у Днепра и выгнали нас. Уехали мы в село Запорожье-2, где стояла немецкая часть. И тут мы столкнулись с врагом вплотную. Солдаты и офицеры были расквартированы по домам. Стояли и в доме, где жили мы. Один из младших офицеров заставлял меня чистить ему сапоги. Я отказался. Тогда он схватил пистолет, я пулей вылетел за дверь. Он пальнул вдогонку в закрытую дверь раза три. Во дворе стояло человек пять женщин, вели свои разговоры. Мне пришлось спрятаться за ними, благо юбки были широкие и длинные. Он выскочил, но не нашел «русише кляйне швайн» (маленькая русская свинья).

За селом стояла конюшня или скотный двор. Конечно, не было там ни коней, ни скота, но остался навоз. Мужики вырыли там яму, закамуфлировали её навозной кучей и прятались там от немцев. Прятался там и я: ведь было мне в то время уже 14 лет и меня также могли угнать в Германию. Ранним январским утром 1943 года, выйдя из ямы подышать свежим воздухом, увидели мы цепи наших бойцов в белых халатах с автоматами в руках. Это входили в село красноармейцы. Спустя несколько дней мы вернулись в город.

Зимой вдоль берега Днепра нос к носу стояли и стреляли друг в друга  наши и немецкие солдаты. Лежало много погибших советских солдат. Кое-где из земли торчала рука или нога. Поначалу это было жуткое зрелище, пугало, но со временем восприятие притупилось. Кругом валялись снаряды, какие-то затворы, гранаты противопехотные, автоматы, и мы, мальчишки, не могли пройти мимо.

Обследуя бывшее поле брани, испытывали мы и советские и немецкие противопехотные гранаты. Однажды бросили немецкую гранату в яму. Сами затаились за бугорком. Ожидаем взрыв, а его нет. Решили подойти, посмотреть. В этот момент она и взорвалась. Хорошо, нас только грязью обдало, обошлось без потерь.

Было у нас и ещё одно развлечение: вставляли в развилку дерева снаряд, направляя его на Днепр, и метров с 20 из карабина стреляли, стараясь попасть в капсюль. За этим занятием однажды застал меня мой родной дядя, крепко отругал и увел к матери.

В марте 1944 года в Старо-Солдатском вместе с другими девчонками и мальчишками отправился учиться в пятый класс в село Ново-Павловка. Проучились мы там месяца два и ушли на каникулы. Но и за это время мы больше не на уроках были, а в поле боролись с сорняками. В августе всех детей мобилизовали собирать колоски.

В Ново-Ивановке услышал я радостный вопль: «Победа»! Это было девятое мая 1945 года. Сдав экзамены, решил я поехать в свою Лозоватку. Мама собрала мне котомку харчей. На станции Снигирёвка долго ожидал подходящего поезда. Народу полно. Народ разный, много было демобилизованных солдат. Наконец поезд пассажирский появился. Билетов, конечно, на него не было. На подножке доехал я до следующей остановки, побежал в кассу. Там таких, как я, было много, а поезд даёт прощальный гудок. Все кинулись к нему, махнул и я, а сумка с харчами осталась у кассы.

Доехал я до Кривого Рога, отмахал два десятка километров до Лозоватки, сел перед селом на траву и горько рыдал. Отчего рыдал? Почему так сердце сжало? Может быть, потому что именно здесь я начал ощущать себя как человек? Может быть, потому что никто меня тут не ждёт, и я почувствовал себя листочком, оторванным от дерева и уносимым ветром неизвестно куда и неизвестно зачем? Не знаю. Я долго сидел, потом лег и смотрел на лежащее внизу село.

Когда просохли слёзы, встал и побрёл. Решил, пойду к другу Ване Соколову. Подошел к дому, вокруг тишина, нет ни души и дверь заперта. Стал стучать. Меня увидела соседка из дома напротив и рассказала, что Ваню убило осколком снаряда…

В соседнем селе Грузская жили бабушкины родственники. Это километров 5 от Лозоватки. Иду, солнце печет, где-то высоко в небе поют жаворонки. Вижу, в поле трудятся женщины. Отделяется от них паренёк с карабином на плече, подходит, спрашивает, куда и зачем иду. Разговорились. Оказалось, что это и есть мой родственник Тарас Ткачёв. Он был старше меня на три года и состоял в истребительном батальоне. Привёл меня домой, накормил, в дорогу продуктов дал и утром проводил.

Первым послевоенным летом работал я в колхозе: косил ячмень на лобогрейке. Это агрегат для уборки трав или злаков. Тащат его две лошади. К платформе спереди прикреплены ножи косилки, слева стоит сиденье для «водителя кобылы», сзади справа - сиденье для лобогрейщика. Спереди над ножами косилки две накрест соединённые рамы, вращаясь, «загоняют» траву или злаки на ножи. Срезанная трава или злак падает на платформу, откуда лобогрейщик вилами отгребает её на заднюю часть платформы, которая является накопителем. Когда наберётся достаточно, сбрасывает на землю, где женщины вяжут снопы. Потом возил сено, солому и скирдовал. Так прошло лето.

В те времена на селе было немного развлечений. Поэтому в школе была художественная самодеятельность, в которой участвовал и я. Ставили одноактные пьесы с сюжетами, конечно, о войне. Однажды, когда я готовился к выходу на сцену, ровесница Лена Буренко обняла меня и поцеловала в щёчку. Меня как будто ударило током. Ноги онемели, в голову ударила кровь. Через минуту на сцену я не вышел – вылетел на крыльях. Играл от души. Сорвал аплодисменты. Так началась любовь с Леной. Была она девочкой боевой. Могла даже взрослому сказать: «Кому Лена, а кому Елена Тимофеевна».

С одного поцелуя началась любовь: детская, чистая, светлая. Когда обнимал её, сердечко моё азбукой Морзе отстукивало заветное слово: «Люблю». Однажды сидели мы на берегу Ингула над обрывом. Вечер, но небо ещё светлое. Вдруг подул ветер, по небу побежали облака, вдали засверкали зарницы, а ещё через какое-то время поднялся ураган, затрещали деревья, зашумел камыш, грянул гром, засверкали молнии. Какое зрелище! Под стать тем чувствам, которые испытывал я.

Тогда же девчонки научили меня танцевать танго, фокстрот и вальс. Сами напевали мелодию и показывали движения. Я и сейчас помню ту песню, которая звучала:
«Утомлённое солнце нежно с морем прощалось,
В этот час ты призналась, что нет любви».

Удивляюсь, откуда эти девчонки, прожившие в оккупации почти три года, не имевшие даже радио, научились танцевать. Но и ужасы страшной войны отступали перед жаждой жизни молодых.

Записала Валерия ЛЮБИМОВА.