Квадробер поневоле

Находившиеся в квартире люди переглянулись. «И кого ж это принесло?» – подумал Володя – хозяин жилплощади.

Им было хорошо. Играла музыка. На столе стояли бутылка водки и бутербродики. Благодать! И кто это собирается нарушить идиллию? Родители с дачи вернулись? Да, не собирались они так быстро ехать назад. К тому же, и у отца, и у матери – свои ключи. Ими бы и открыли дверь.

Володя нехотя поднялся из-за стола. Подошёл к двери.

Открыл. На пороге стояла девушка: ещё одна его знакомая – Марина. Жила она в другом конце Боровичей, знакомство было шапочным, когда-то на местном фестивале отношения завязались, но совсем не близкие. Потусовавшись вместе на том сейшене, Володя и Марина вместе отправились в квартиру парня. Но ничего интересного там не было: попили, кажется, кофе и разбежались. Тем более, родителя парня были дома.

Случилось это с полгода назад. А девчонка, видимо, запомнила квартиру.

Увидев перед собой растерянное лицо Володи, Марина тут же принялась объясняться-оправдываться. Вот, мол, какое дело. Приехала сюда, чтобы сумку в магазине купить – давно приглянулась. А там – перерыв. И вот ходит она, бродит по улицам. Хо-о-олодно! Замёрзла. Дай, думает, зайду к знакомому, к Володе то есть. Погреться хоть!

– А у тебя – застолье, да? – тут же сориентировалась Марина, почувствовав исходивший от парня запах спиртного. – Может, не вовремя? Может, уйти?

Володя сразу же стал её отговаривать. Что ты, мол, Марина! Раздевайся! К столу проходи!

Марина так и сделала. Познакомилась с подругами Володи, уже сидевшими за столом – Катей и Надей. Кто-то из них налил девушке первую рюмку:

– Ну, за знакомство!

Потом была вторая рюмка, третья, четвёртая… После какой по счёту началось для неё самое страшное, она и теперь затрудняется сказать. Всё складывалось так хорошо, так гладенько, и вдруг… Впервые в жизни, наверное, Марина задумалась о том, что у слова «ужас» есть определённый смысл.

* * *

Позднее, ни на следствии, ни в суде никто так и не смог назвать более-менее убедительную причину, из-за чего всё началось.

Неужели и правда из-за этого: на одном из самых первых опросов в полиции Марина вспомнила, что в самый разгар застолья ей, уже пьяненькой, разомлевшей, показалась смешной причёска одной из девчонок – Кати. Прямо-таки начёс: кто же сейчас так носит?

Совсем не желая её обидеть, как бы даже по-дружески, Марина усмехнулась и произнесла:

– Ой, Катька, ну и причесон у тебя! Прямо как из деревни!

Была бы она трезва, никогда б такого не сказала. Ведь видела, что девчонка явно не без комплексов: по поводу и своего маленького роста, и веса, и вообще – внешнего вида. А ту – вырвалось. Да ещё и в присутствии парня.

Маленькая Катя реплику касательно собственной внешности мимо ушей не пропустила. Как бы поперхнулась, застыла, а потом медленно-медленно подняла глаза. И встретилась с глазами Марины – глупенькими, пьяненькими.

– Тебе не нравится моя причёска? – спросила. – А хочешь, я тебе такую же сделаю?

Только тут Марина стала понимать, что дала маху. Что сейчас, возможно, произойдёт что-то очень серьёзное.

Она видела, как рука Кати открывает ящик стола, ищет что-то в нём. Не находит. Тогда хватает со стола кухонный нож, и к ней – к Марине.

Девчонка перепугалась, заверещала. Нет, Катя совсем не собиралась её убивать. Хотела только восстановить справедливость.

Тут до Марины дошло, что и Володя, и Надя тоже против неё. Они ухватили обидчицу за руки и держали – не вырвешься! А Катя с ножом в руке всё приближалась и приближалась.

Марина заорала ещё раз, а Катины руки уже ухватили её за волосы. Что же будет? Марина зажмурилась и почувствовала, как тупой кухонный нож перепиливает её «хайр».

– Что ты делаешь? – закричала.

А Катя знала, что делает. Она кромсала и кромсала Маринины волосы. Когда последний клок упал на пол, можно было подумать, что Катя удовлетворена. Ну, вот, справедливость вроде бы восторжествовала. Пусть уродство, но какое-то… недоделанное.

Катя прекрасно ориентировалась в квартире Володи и без труда отыскала бритвенный прибор.

Марина мотала головой, а Катя успокаивала. Мол, ну, что ты, дурочка, не крути головой, ведь порежешься же! А сама всё водила и водила бритвой по черепу ровесницы. Вот теперь совсем хорошо. Лысенькая!

Чтобы придать «модели» законченность, Катя чиркнула зажигалкой, и снова по голове, по голове, чтобы весь оставшийся пушок ликвидировать.

Но это, собственно, был только один из эпизодов буллинга. Как звери чувствуют запах крови, и от этого их силы удваиваются, так и люди, видимо, ощущают беспомощность своей жертвы. «Парикмахерские услуги» продолжались не одну минуту, не две и чередовались с тем, что впоследствии будет названо «изощрённым издевательством».

К моменту заключительного этапа «цирюльной» процедуры Марина уже была обнажена (одна деталь: когда девушку заставили раздеться, Катя взяла все её вещи, унесла в ванну и бросила в воду – «чтобы не убежала») и унижена с такой изобретательностью, какой бы посоветовал маркиз де Сад.

* * *

Позднее, во время одного из допросов, мелькнуло слово «азарт». Распаляя себя и накручивая, трое совсем ещё молодых людей, превращавшихся в нелюдей, придумывали всё новые и новые пытки.

Когда-то у хозяина квартиры был пёс. Не то сдох, не то потерялся. А вот намордник остался. Он-то и стал вершиной изощрённых издевательств первого дня.

Марина, к тому времени уже избитая, униженная, растоптанная, была совершенно деморализована, когда прозвучала новая команда. Идея принадлежала уже не Кате, а Наде. Ей почему-то показалось, что Марина в её теперешнем состоянии уж очень похожа на собачку.

Надя притащила намордник и, пусть с большим трудом, но натянула его на лицо жертвы. Всем было весело. Все – смеялись.

– Так она же квадробер! – заливался Володя. – Плохо быть квадробером в нашей стране! Наказать могут!

И – новый взрыв хохота.

Потом «собачку» покормили, изувечив ради этого единственный кактус в квартире. От него «балагуры» отрезали кусочки и просовывали их сквозь ремни намордника в рот жертвы.

Порезвившись таким образом, молодые люди решили: на сегодня – хватит! Намордник сняли, но одежду девушке не отдали. На всякий случай связали руки за спиной и бросили жертву на кровать в спальне. Даже одеялом накрыли.

А сами вернулись в гостиную и допили оставшуюся водку.

* * *

Наступило утро. По логике, любой человек, даже самый жестокий, проспавшись, протрезвев, должен бы ужаснуться… Любой. Но не эти трое. Не обнаружив у себя ни провалов памяти, ни угрызений совести, Марину, на которой так и не было ничего из одежды, привели на кухню. Дали выпить стопку водки (она ещё оставалась). Ах, да, закуска?..

В этом качестве ей предложили остатки экзотического блюда под названием «кактус с солью и сахаром». На этот раз Марина была вынуждена его сжевать.

Она уже была настоящей зомби: не молила о пощаде, не просила её отпустить: пусть голую, пусть лысую, но – живую. Если и могла ещё о чём-то думать, так это о том, что никакие жалобы на мучителей не подействуют, а лишь раззадорят их.

Дальнейшие её воспоминания расплывчаты, порой бессвязны: полуявь-полубред. Вот до её ушей доносится чей-то возглас: «А не поиграть ли нам в стоматологов?». А мужской голос бубнит, что ведь и правда, когда-то у его бабушки очень разболелся зуб, и знаете, что было? Он, внук, вырвал злосчастный зуб. Руками? Ну, не руками, конечно, а с помощью плоскогубцев. Но ведь сам! А ну-ка… И Марине уже суют в руку плоскогубцы. Говорят: «Ну, слышала? Действуй!». Марина плачет. Бросает плоскогубцы. Её снова начинают бить. Так ты, девонька, непослушная?

Её заваливают на кровать, и Владимир, как самый сильный физически, пробует себя в качестве стоматолога. Лезет в рот плоскогубцами, ухватывает передний зуб. Слышится ядрёный хруст. Ну, вот – видите? Получилось!

Марине было уже всё безразлично, пусть делают, что угодно. И когда спины коснулся нож, она даже обрадовалась. Значит, всё? Конец мучениям? Но нож лишь гладит её спину, кажется, что даже ласкает. А потом слегка вспарывает кожу. Один надрез, другой, третий… Марина не знала, что в тот момент делала с её спиной Катя. Узнала позднее. Когда с помощью двух зеркал прочитала: «Шкура». Чтобы вырезать это слово, Кате потребовалось четырнадцать надрезов на Маринином теле.

Только после этого над девчонкой сжалились и отвели в туалет. Там Марина потеряла сознание. Что было дальше, она совсем не помнит.

Кто-то вновь перетащил её в спальню.

Снова наступила ночь. Сна не было, только забытьё.

* * *

Утром Марина пришла в себя. От этих, последних минут в «пыточной камере», осталось лишь мельтешение лиц. Тех же самых. Но, по-видимому, все уже устали, и фантазия начала иссякать. Как исчезли обе девчонки, Марина даже не заметила. Только вдруг, враз, квартира как-то опустела. Пьяный Володя завалился спать. А она лишь сидела на корточках в уголке и горько всхлипывала.

Откуда ни возьмись, появилась мать Владимира. Оказывается, только что вернулась с дачи, а тут – такое. Принесла халат.

– На, – сказала, – оденься.

– А уйти – можно? – как бы даже не веря в избавление, спросила девушка.

– Беги, беги, девонька, – ответила женщина. – Как подскажет сердце, так и поступай. Двери – открыты!

Марина бежала по улицам города, натянув на голову капюшон и пряча лицо. Чуть ли не сутки отлёживалась. А потом пошла в полицию.

Несмотря на редкую «экзотичность» ситуации, девушке поверили сразу. В тот же день наведались с обыском в «пыточную камеру». Ни один из вещдоков хозяином не был даже припрятан. Всё тот же бардак. И поверх всего – намордник.

Все трое мучителей были арестованы. Если у Владимира уже была судимость за кражу и условный срок, то девушки, оказалось, никогда в прошлом ни в чём предосудительном замечены не были. Этакие «хорошистки», коих тысячи на дискотеках, в студенческих аудиториях, на молодёжных фестивалях. Теперь они уже понимали, что натворили, и им было стыдно-престыдно.

Как рассказывал знакомый оперативник, за годы его работы был только один в чём-то похожий случай. Приревновав жену, муж посадил её на цепь, приковал к батарее и кормил помоями из собачьей миски. Жуткая история. Но там был хоть мотив.

Примечательно, что в отношении Марины сексуальное преступление совершено всё же не было: её только раздели, но изнасиловать хозяин квартиры не решился. Поэтому действия соучастников были квалифицированы лишь по двум, редко «работающим» на практике, статьям уголовного кодекса: истязание и незаконное лишение свободы.

Обоих девушек суд приговорил к 5 годам колонии общего режима, хозяина квартиры Владимира – к 6 годам колонии строгого режима.

На оглашение приговора жертва не пришла. Но, как ни тяжело было ворошить весь тот ужас, свои показания в качестве потерпевшей в суде давала. У неё, кстати, уже отросли волосы. И шрамы на спине, складывающиеся в слово «шкура», с её слов, зарубцевались. Но те, что остались в душе, не зарубцуются никогда.

Алексей КОРЯКОВ,
Боровичи

(Все имена изменены из этических соображений. –Прим. ред.)