Розу Черноглазову мать оставила на вокзале в Москве и обещала вернуться. Не вернулась!

Каждый вторник в редакцию за газетой приходит женщина удивительной красоты, Роза Леонидовна. А украшают её не яркая внешность, а сердечность и доброта – для каждого у неё найдётся ласковое слово и чудесная улыбка. Я думала, нашей читательнице лет 60, но как-то раз мы разговорились, и была потрясена – нет, не возрастом, он над ней не властен, а бременем судьбы, тяжесть которой любого давно сломала бы. А вот Роза… она, как куст притягательных садовых роз после обрезки, – ещё сильней цветёт.
От родителей у Розы ничего не осталось, кроме драгоценных воспоминаний. Отец, Леонид Черноглазов, был военным. Роза его видела только на фотографии. Мать говорила ей, что он велел назвать дочь Розой и больше она его не видела. Это был 1938 год, скорее всего его забрали, как забирали тогда многих. Мать, Клавдия, ринулась, было, за мужем, но оказалась в тюрьме.
- Первые мои яркие воспоминания связаны с Ейском - портовым городом в Таганрогском заливе, впадающем в Азовское море, - рассказывает мне Роза Леонидовна. – Здесь мы жили с мамой до её ареста, родных у нас не было. Меня приютили соседи, бабушка с дедушкой. Дед у городских ворот просил милостыню – на то и жили. Нищета и голод были страшные. Только кильки было вдоволь – море кругом. 4 года я отходила в мешке из-под картошки, с прорезанными для головы и рук дырками. Спала на горбатом огромном сундуке. Раз в неделю соседи угощали меня горячим супом.
Так прошли 4 года. Розе исполнилось 9 лет, но в школу её почему-то не отдали. Она помнит, как однажды в доме появилась незнакомая пара, женщина и военный. Розочка им очень понравилась, и они предложили бабушке забрать ребёнка с собой. Та, было, согласилась, да быстро опомнилась.
- Мы дошли почти до вокзала, - вспоминает Роза Леонидовна, - когда нас догнала бабушка и не пустила меня: «А Клавдия вернётся, что я ей скажу, как в глаза погляжу?!»
И Клавдия вернулась. Этот день Роза тоже запомнила на всю жизнь. Мама повела её на базар, купила красивое платье, ботики и много еды.
- Мне всё было не наесться. Тогда мама намешала мёд с маслом. Это было так вкусно! – глаза Розы Леонидовны и сегодня полны счастья, лицо озаряет детская улыбка, наверное, та самая. - Я всё съела, но мне стало плохо. Мёд и масло я только недавно стала есть.
А потом мама повезла Розу в Москву. Она говорила, что ей необходимо восстановить утраченные документы, устроиться на работу. Клавдия хотела на время оставить дочку в интернате, но ей отказали, сказали, что детдома переполнены и берут только сирот. Роза помнит, как умоляла приютить дочку хоть на один день, но ей отказали.
- Тогда она привела меня на вокзал, посадила и сказала: «Жди здесь. Я обязательно за тобой приду». Тогда же она показала мне единственный документ, который у неё остался – фотографию её с отцом. Папа в военной форме, черноволосый, кудрявый, и очень красивый. Я попросила дать снимок мне, но мама сказала, что у неё больше ничего не осталось. Мне в кармашек она положила записку с моей датой рождения, полным именем – все данные о рождении. Она очень боялась, что милиционер спросит, а я не смогу ответить…
И спросил! Клавдия правильно боялась. Дочка чётко ответила, кто такая и что делает на вокзале. Но милиционер расценил это по-своему, решил, что мать бросила дочку, и забрал девочку в приёмник-распределитель. Так перевернулась и захлопнулась страница. Роза оказалась в городе Камешково Ульяновской области, в детском доме. Училась отлично, оказалась прирождённой артисткой. В 16 лет она закончила 6 классов. По годам её больше не имели права держать.
- Читали «Республику ШКИД? – спрашивает с улыбкой меня Роза Леонидовна. – У нас тоже надо было половину пайки отдавать, девочку звали Панна Филькова. Однажды я не сдержалась, съела пирожок целиком и ничего ей не принесла. Меня побили. Есть хотелось постоянно. Мы и болели, и умирали. От истощения мне стало плохо, положили в лазарет и то ли забыли, то ли мне показалось. Я долго там лежала, пока без сознания с кровати не упала. На шум прибежали взрослые.
В 16 лет детдомовцев распределяли: мальчиков на завод, девочек на фабрику. За эти годы Роза очень сдружилась с Юрой Таировым, татарином. Но его отправили на завод в Сталинобад, а её – в Камешково, ткачихой на фабрику имени Свердлова. Дети стали переписываться.
- Мы после детдома приехали в обносках, а нам выдали только ФЗУ-шные платья. Тогда мы решили отправить письмо самому Косыгину, мол, голые и босые, в тапках на фабрику ходим. Косыгин нам, конечно, не ответил - письмо перехватили. Словом, показали нам и Косыгина, и кузькину мать. Забыли, как писать письма.
На лето все разъезжались к родне. Розе тоже хотелось к родне, но роднее детдома у неё никого не было. Приехала, а в интернате даже переночевать не разрешили. Роза – назад, в поезд. Там и познакомилась она с блокадницей Наташей. Женщина решила принять участие в судьбе симпатичной сиротки. Надоумила Розу ехать в Псков, где «заводы строятся, молодёжи много, а жить будешь у моих родственников». И дала девушке для начала свой адрес в Ленинграде.
- Я туда и отправилась, как мотылёк на свет. А мой Юра как раз в это время за мной в Камешково приехал. На фабрике ему тоже дали ленинградский адрес. Он – за мной. Ему открыла дверь Наташа. Как открыла, так и закрыла. Напугала меня, мол, зачем тебе татарин, у них там обычаи страшные, погубишь, мол, себя. Я, дурёха, жизни-то не знала и сильно впечатлилась. Но Юра не отступился. Я села в псковский поезд, и он там оказался. Как он меня уговаривал выйти за него замуж, как в любви клялся – до самого Пскова! С вокзала проводил к бабе Нюре, Наташиной родственнице, у которой я жить должна была. Помог мне разместиться, баба Нюра нас накормила, поговорила с ним. Но я так и не дала ему своего согласия. Юра уехал. А баба Нюра, мудрая женщина, так мне сказала: «Ну и дура ты, Розка! Такого парня потеряла – Бог тебя за это накажет!»
И наказал. Слова бабы Нюры оказались для Розы пророческими. Сперва всё шло, как по маслу. Роза поступила в школу рабочей молодежи, что тогда была на Комиссаровском. Познакомилась с капитаном милиции. И как-то раз, возвращаясь со свидания, на Октябрьском проспекте повстречала Олега, своего будущего мужа, с которым верой и правдой отжила 46 лет.
Олег скрыл от Розы, что уже был женат, но что он бездельник и бабник, на лбу у него было не написано. Кулаками и нахрапом он отвадил от Розы капитана. Не успела Роза оглянуться, как оказалась женой, мамой, родился сынок, но сиротой быть не перестала. Свекровь с первых дней записала её в приживалки и клеймила до конца дней своих. Олег год работал, два на диване лежал, пил да гулял.
- Я 17 лет отработала сборщицей на радиозаводе. Всё было прекрасно, и врачи, и ясли тебе, но общежитие мне не давали, так как я была прописана у мужа. А какой он мне муж был – сказать стыдно. Его друзья не знали, что у него жена есть! Бывало, идём по улице, женщины незнакомые его спрашивают, мол, кто это с тобой, а он им – «сестра».
Сколько раз я уходила с ребёнком на частную! Но всякий раз он договаривался с хозяевами, чтоб те нашли причину мне отказать. Идти мне было некуда. Так и жила. Растила сына, работала, пока Олег своё не испил и не помер. А Юру того из детдома и слова бабы Нюры я часто вспоминала.

После радиозавода Роза ещё 9 лет отработала на ПЭМЗе. Ушла на пенсию в 50 лет, по вредности. Но ручки не сложила. Работала вахтёром в музучилище, а после – в общежитии строительного техникума. Бывшие студенты, которые её обожали, до сих пор узнают на улице свою «тётю Розу», самого доброго вахтёра. Несколько лет торговала Роза Леонидовна и на рынке цветами у «Торгового центра» на Яна Фабрициуса.
- А как же! Надо было внукам помогать. Их у меня трое – вот какая я богатая. А подруженьки у меня какие! Нина Петровна, Зоя Васильевна, Анна Евгеньевна, Галина Львовна, Галина Дмитриевна - всем бы таких подруженек. Мы друг другу и сейчас, чуть что, помогаем…
А «чуть что» случается всё чаще и чаще – ножки подводят, давление шалит немилосердно. Казалось бы, как горько и трудно сложилась жизнь. Но Роза по-прежнему верит в добрых людей: «Все хорошие и всё будет хорошо».