Спор на покорение прекрасной незнакомки обернулся семейным счастьем

скверик, там уютный дом культуры, там пара лавочек в тени, там каменная трибуна для праздничных речей местного и заезжего начальства и, главное, летняя танцплощадка, и весь мир кружится там. Осенью нам троим в армию. Никуда мы не поступили: ни в училище, ни в академию, ни в институт, хотя за школьными партами мечтали о подвигах в разведке, о географических открытиях и науках разных. Про аттестат Андрей бате сказал: «Было бы там пение – было бы там две пятёрки».

  В армию – это же осенью, а сейчас, каштаны да акация лето теребят. А судьба на что? Впереди нас шла какая-то девушка. Мы знали чётко всех невест и в посёлке, и окрест, но эта была не из наших. Потихоньку догоняем. Одета не броско, но со вкусом. Фигурка смотрится. А судьба на что? Андрей уже никогда не сможет объяснить самому себе свою дурашливость. Возьми и ляпни ребятам, мол, спорю на бутылку портвейна, что я подойду к этой незнакомке и поцелую её в губы. Сейчас, может, такое не в диковину, а тогда и через пару месяцев встреч чмокнешь в щёчку кого второпях и можешь оплеуху тут же схлопотать.

И вот Андрей, набравшись смелости или дури, глубоко выдохнув как перед прыжком куда-то, подходит к этой самой попутчице. Девушка повернула голову в его сторону. Андрей остолбенел – так это же вылитая Изольда Извицкая (известная советская киноактриса 1932–1971 – Прим. ред.). У нас только что прогремел фильм «Сорок первый». Андрей понимал, что это не она, но как похожа. И тут ему эта самая Изольда говорит, я, мол, всё слышала и вы проспорили. От броскости её обаяния, от загадочности её взгляда Андрей начинает понимать, что ничего вразумительного он придумать не сможет, и начал плести что-то несуразное: у меня, мол, нет денег, а до получки ещё далеко. Это одурение, растерянность, отрешённость, наверное, чётко читались во всём облике Андрея. Незнакомка ещё раз взглянула на смельчака, чуть задержалась взглядом, вдруг указывает пальчиком на свою щёку и говорит: да больше никогда на подобное не спорьте. Андрей приблизился к её щеке, стараясь и края губ коснуться. Рад до беспамятства. Пацаны рты полчаса не закрывали. Позже лучшего портвейна он в жизни не пил. Казалось бы, и конец истории. А судьба на что? На танцах я её, конечно, видел. Но там она попала в окружение местных хлыщей с бабочками на худых шейках и в вельветовых брючках. А у Андрея свой круг друзей и знакомых. Родители его колхозники, просыпается – они уже на работе, засыпает – они ещё на работе.

  Прошёл месяц. Андрей на танцплощадке. Белый танец. Кто-то сзади берёт его за локоть и приглашает на танец. Андрей поворачивается, Господи, это же Изольда! Танцуют. Он не сообразит, что же такое умное брякнуть. И ляпнул: «Вы, мол, тоже на меня поспорили? Продолжили разговор». Пригласил на следующий танец. Проводил домой. Чётко сознает: этой дивчине он не ровня, не по Сеньке шапка. Она студентка Московского нефтегазового института Губкина. Здесь на практике. В добавок – она старше его, этого ещё не хватало. Разговор в общемто не клеится – нет общих тем. Не о трудоднях же ей рассказывать. Расстались с прохладцей.

  На следующих танцах она – снова к Андрею. Опять проводы домой. Зовут Алиной. Сама москвичка. Папа, мама не рабочий класс… Ему, конечно, лестно, что такая дивчина им интересуется, да только Андрей против красивых ещё дедом настроен, он говорил: «Она не у плиты будет стоять, а около зеркала крутиться будет, а чтобы мусор вынести, полчаса будет губы красить». Вот и осень. Загремел Андрей в ряды несокрушимой аж в Забайкалье. Первые месяцы тоска жуткая. Каждый салага заваливал письмами всех родственников и просто случайных знакомых. Он написал Алине. Быстро пришел ответ. Первые письма ещё отражали какой-то пыл. Со временем страсти в строках несколько потускнели. Прошел учебный год в ШМАСе. Распределением направили в Брестскую область. В Свердловске дал телеграмму. «Завтра днём я буду на Белорусском вокзале».

  Андрей в Москве, в служебном зале вокзала. Вроде и нет особых чувств, а сердце стучит тревожно: придёт- не придёт. Пришла. Увидела ещё у входа. Машет рукой, сдерживает себя, чтобы не побежать навстречу. Аж светится радостью. Лицо Андрея расплывается в дурашливой улыбке. Целует просто так, при людях и без портвейна. Его поезд вечером. Набрался наглости: «Алина, нас тут трое. С Урала ещё ничего не жрамши – поиздержались. Займи червонец. Отдам с получки». – А она ему: «Андрюша, пойдём в кафе». – Он в ответ: «Не, ребята не поймут». – «А десять рублей хватит?» – «Вполне». Червонец передал Сербину, купи, мол, хлеба и сырков. Сербин шепчет: «Попроси ещё на бутылку» – «Да неудобно как то». – Потом Володька упрекал: «Под благородного косил. Всё равно ты её никогда больше не встретишь». Да Андрей и сам так думаю: «Ну куда мне, она вон как смотрится, люди вслед обворачиваются. А я кирзовыми сапогами по кафелю вокзала шкрябаю».

В Москве сыро, холодно, в гимнастёрке не погуляешь. Ходят они по вокзалу, на свободной лавочке посидят. Алина даже не скрывает своего счастливого настроения. Андрею приятно до одури, хотя чувствует какую-то досадливую, въедливую боль от близкого расставания и, возможно, навсегда. Перрон вокзала. Прощание, Поцелуи. Невольная грусть. И поезд улетел в сиреневую даль. Кобрин. До дембеля – вечность. Переписка. Ребята по долгим слякотным вечерам у голландской печи ведут серьёзные разговоры о подругах там, в родных местах, показывают фотки невест. Андрей хвалится своей Алиной – никто не верит. Говорят, что где -то с витрины фотоателье спёр. А надпись: «Андрею от Алины в знак дружбы», – ты сам написал или попросил кого. Действительно, хоть самому не верь в такое. Поневоле приходят вопросы о том, что же он будет делать при ней, в качестве кого, охранника ли, телохранителя ли, отпугивающего воздыхателей и влюбчивых страдальцев? При её-то данных ей впору на лазурных берегах с футболистами да артистами беззаботно загорать. У пацанов тоже есть любимые артистки, у некоторых даже две, но чтобы вживую – это запредельное. Главное, она же знает, что Андрей не поэт и не брюнет и его мечта – после армии заработать в колхозе направление в Азовскую школу сельских механизаторов. Да что же мучиться такими вопросами? Да написать ей просто: «Отвали». – Вон, полвзвода ребят мечтает о поварихах и доярках, да и он такой же, а затеял любовь по письмам. Так нет – честолюбие не позволяет.

   Письма. Письма. Чувствует, что почти трепетно ждет ответов, читает, перечитывает по нескольку раз. Понимает, что втягивается, не барахтаясь, в этот клятый любовный омут. Андрей делает открытие: у него уже нет сил к сопротивлению. Вроде настраивает себя отослать ей письмо с последним приветом. А ответа на вопрос, а в чём же она виновата – у него нет. Долгожданный дембель. Андрей дома. И через день встреча с Алиной. Окончила институт, сюда напросилась на компрессорную местного РУМГ. Инженер-линейщик. Планировал, года три погулять, а там видно будет. Но через пару месяцев Алина ему говорит: «У нас будет девочка Дашенька». – А он что, против? Но только предупредил: «Замечу что, ни драться, ни ругаться ни ревновать не буду – пошлю всех подальше». – А пошли они как бы втроём слушать марш Мендельсона. А потом Сашу им аист принёс. А Павлика они нашли на капустной грядке.

Было у них с Алиной всё: и ссоры всякие, но у Андрея хватило ума не рыпаться по сторонам, а у неё терпения. Тикают ходики – пролетают годики. Правнучка забегает и с порога: «Деда, бабушка, завтра, после обеда – в школу. У нас будет концерт. Я там пою про качели». – Нетерпеливый читатель скажет, а где же здесь фанфары, где софиты, где терзания, где эта самая любовь? Да вон же она, на грядке в палисаднике, а что красивая – то да, и детки ей об этом говорят: «Мама, ты у нас самая красивая мама». – Нет, ребята, против судьбы не попрёшь, да и желания нет. Только не сообразит: или у Андрея судьба такая или Алина её ему подарила.

  Геннадий ТЕПЛЫЙ, г. Аксай