Свидание с чужой женой закончилось пленом

ОТ РЕДАКЦИИ: история нашего читателя Геннадия Теплого о том, как любовное приключение навсегда отвадило его от романов с замужними женщинами.   «После армии я устроился на работу слесарем в бригаду по механизации животноводческих ферм. Работа разъездная, посему непьющих в коллектив не брали – кто знает, что у них на уме? Частенько в обеденный перерыв, наевшись, мужики трепались: «Я с той, и с той, там-то и там-то». Я, молодой, уши развешивал, слушал и грустил, думая: «Я же не там, и не там, и ни с кем – так и жизнь мимо пройдет». Но не прошла... Все началось «как у людей», случайно, буднично и даже без стихов. Она – продавщица. Я покупатель. У нее не хватило мелочи на сдачу, разговорились. Встретились раз-другой. Муж вроде есть, но он часто и подолгу в командировках. Напросился на чай. Позже в ее квартире освоился настолько, что мог уже без спроса покурить на лоджии, пригнувшись. Задача незаметного входа в ее многоквартирный и тысячеглазый дом решалась шмыгом, но проблема выхода была затруднена до предела. Дом по форме напоминал букву «П», в центре двора – песочница, вокруг нее вместо деток - бабушки. Всепогодный круглосуточный бдительнейший блокпост. Они видели все и знали всех. А сплетни в нашем городке распространяются с такой скоростью, про которую физики говорили, что она не существует. Я уяснил сразу: надо или закругляться, или гримироваться. Пока же старался выпархивать из этого чужого насеста ближе к полудню, когда под лучами июльского солнца у бабушек притуплялась бдительность. Женщина уходила на работу рано, а ключи от квартиры мне уже доверялись. И вот как-то вечером скромно отметили ее отпуск. Она что-то говорила о своих детях в деревне у родителей, и что она завтра за ними поедет. Рано утром она стала собираться в дорогу. Я никуда не спешил, для своих я был в командировке, поэтому все слышал через приятную дрему. Часов в одинадцать я решил, что мне пора под видом сантехника покинуть этот объект. Потихоньку умылся, почистил перья и рукой на полку за ключами... их на месте не оказалось. Обшарил все возможные места – исчезли! «Она же, не глядя, забрала с собой и запасные ключи!» – резанула мысль. Впереди меня две двери, наружная – стальная, такой закалки и с таким количеством замков, будто за ней начинаются полки сейфа. Тэ-э-эк, – смекаю, – через эти двери можно пробиться лишь с подствольной гранатой. Двери отпадают. Две глухо застекленные лоджии сверху и шесть снизу. До бокового соседа три оконца. Влип. Теперь почти ясно вспомнил: она же говорила, что у мамы пробудет с недельку. Первые лихорадочные дергания в поисках срочной эвакуации стали затухать. Перевел дух. Закурил. Осмотрелся. В зале над туалетным столиком рядом с зеркалом висел портрет хозяина квартиры (как я раньше этого не видел?). С него предупреждением смотрело лицо с насупленным несговорчивым взглядом. «Может, спуститься на простынях? Наверное, их хватит. Но потом как сорвать этот белый флаг капитуляции?! Стучать соседям? Ну и что они сделают, выломают дверь?» На один вопрос ответ был найден – выхода нет. Второй вопрос измывался надо мной тропической лихорадкой, не давая присесть хотя бы на пять минут: «Кто заявится первым – он, или она?!» А дальше как мемуары приговоренного.К вечеру кончилось курево. К утру следующего дня – бычки. Я до сего момента прожил в частном доме и не знал толком, какая чудная звукопроницаемость в этих многоэтажках: в каком-то последнем подъезде хлопнула входная дверь – у меня здесь, в углу седьмого этажа, оборвалось сердце. Сосед за стеной бранится с женой – как будто матерщину кричит мне в ухо. Я не могу спустить воду с унитаза: весь дом знает, что в этой квартире никого нет. Жратва исчезла на третьи сутки – известно, какие запасы у промтоварной продавщицы. От тараканов даже тени нет. На четвертые сутки на какой-то дальней полке обнаружилась трехлитровая банка с сахаром. И началась у меня сладкая жизнь. Телевизор я смотрел, полностью выключив звук, и к концу недели стал понимать о чем там говорят, по губам, конечно, не дословно, но смысл доходил до меня уже без сурдоперевода. Неслышным приведением я метался по комнатам в поисках выхода, курева и жратвы. Влип!!! Теперь лицо с портрета смотрело на меня, злорадствуя: «Ну, что, хмырь, будешь меня поджидать, или как?»  Хотелось лечь на диван и думать о чем-нибудь этаком лазурном, ну, например, об удачной рыбалке. Но внутренний голос твердил: «Не расслабляйся, думай. Может, с лоджии сиганем, вон в ту клумбу? Кажется, она вскопана недавно, да и увечий все равно будет меньше чем от обладателя этого портрета. Выбирай.» Может быть, я бы и прыгнул, да где же взять такую силу воли, если я в детстве даже утреннюю зарядку делал раз в месяц? Решил повременить. Когда, думаю, совсем отощаю, тогда и полет будет не такой стремительный. Пошел на кухню, напился сладкой водицы и прилег на диван, а мысли – одна дурнее другой. Вот через столько-то дней заявится законный, а здесь – здрасте вам! Дистрофика уже сквозняк по комнатам гоняет, ему бы срочно под капельницу, а не на разборки... Удивительно, но с каждым днем взгляд с портрета становился все улыбчивей, чуть ли не спрашивая вслух: «Ну, что, надомник, ты уже со всеми родственниками попрощался, или пропустил кого?». Это было уже форменное издевательство. Я вынужден был встать с дивана и развернуть образ лицом к стене. Потом сходил на кухню, и во все емкости набрал воды, вдруг аварийно отключат?.. На пятый или шестой день моего «легкого поведения» я стал более внимательно рассматривать себя в зеркале, пытаясь определить, с какой стороны у меня появится прядь красивых седых волос. Спал урывками, о сновидениях ничего вразумительного передать невозможно: сплошной кошмар, ужас и пачки «Беломора». К концу седьмого дня я поймал себя на мысли, что мне все эти мышиные хлопоты как бы уже безразличны. На вторую неделю меня терзали уже другие вопросы: «Ну что я в ней нашел?» А на следующей неделе только чуть вздремну, как тут же в меня пираньей вцепится новая напасть – угрызения совести... В очередной понедельник, ослабевший, с перерывами и одышками обмылся, похрустел сахарку и твердо решил: «Эту декаду подожду, и пока в силах, связываю простыни, и — адью с этого капканчика». И все-таки наступил день, когда где-то к полудню в замочной скважине сволочью заскрежетал ключ. Я, как всегда, напившись сахарной водицы, лежал на диване, следя за губами телеведущей. Мне уже было все равно – шелохнуться или не шелохнуться, с простынями я явно не успевал, разве что укутаться... Слышу детские голоса, потом ее. И больше никого. Моя кардиограмма вновь искривилась. Я сел на диван, жду, спешить некуда. Первой заходит в зал она: – О, ты уже здесь? А когда ты пришел? – Я никуда не уходил. Я, как юноша, с нетерпением ждал тебя, дорогая, восемь суток. Ты же, зараза, все ключи забрала с собой, наверное, для того, чтобы я от тебя никуда не сбег? Это я выдал одним залпом, не сглатывая слюну. Она круглыми и довольно-таки завлекательными глазками таращилась на мое исхудалое, но все же мужественное лицо, пытаясь что-то возразить, но я уже не вникал, я грохотал по лестничным пролетам вниз (откуда и силы-то взялись?!), дальше напрямую, без грима, через клумбу с бабусями в направлении своего дома. И уже там, у порога родного очага, отдышавшись, я уразумел истину: Увлечение и Любовь вроде и одной темы, а различие у них огромное и по затратному времени и по растраченным нервам. И потекли года, и больше – никогда». Геннадий ТЕПЛЫЙ, г. Аксай