Сергей Юрский: Душевная работа художника – это тайна

и бандитом, артист рассказал нашему корреспонденту.

– Все обсуждают драку футболистов Мамаева с Кокориным. Как считаете, такое поведение - издержки популярности или это проблемы отдельных лиц?

– Разумеется, отдельных людей. Но их становится все больше. Вот в чем наша проблема. Не знаю, как решать. Сочувствия у меня к ним никогда не будет. И даже не после этой драки, а после их «выступления» в Монако, где они прокутили пару лет назад множество денег.

– В России сняли комедию, действие которой происходит в блокадном Ленинграде. Как считаете, можно ли шутить на такие темы?

– Не знаю. Это вопрос в выборе художника. О чем угодно можно говорить как угодно. А там, где нарушены моральные нормы или есть что-то непристойное, то это вопросы к мере таланта и мере дозволенности. Вседозволенность и денежная заинтересованность во главе угла – это опасности, которые подстерегают, в первую очередь, художников. Тут могут быть и малые, и средние, и большие деньги. Но тогда художники становятся похожими на бандитов, которым лишь бы украсть. И если получилось, дело идет дальше.

– Сейчас принято ругать молодых режиссеров за то, как они интерпретируют классику. Как считаете, а какими приемами это делать допустимо?

– Это больная для меня тема. Адаптация обязательно приводит к извращению. И сейчас это дошло до абсолюта. Это умерщвляет театр. Во всяком случае, актерскую профессию точно.

– Вы выступали как антисталинист, но при этом не раз воплощали Сталина в театре и кино. Почему?

– Меня бесконечно интересует большая власть и ее физическое воплощение. Мне интересно, что в такой ситуации происходит с человеком. Перед фильмом «Товарищ Сталин» я восемь лет играл в спектакле «Вечерний звон. Ужин у товарища Сталина» по пьесе Иона Друцэ. Поэтому Сталин жил со мной до тех пор, пока я не стал сильно старше его. И тогда я этот спектакль играть перестал.

– Что вам интересно в образе Сталина?

– Процесс интеллектуального, духовного и психологического разложения. А при большой власти это происходит обязательно. Мне интересен вопрос, когда это начинается и какими этапами движется. И это меня всегда интересовало. А то, насколько это опасно для окружающих, мы видим в реальности.

– Как вы готовились к этой роли?

– Я восемнадцать лет прожил при этом диктаторе. Я был уже взрослым человеком, когда он умер. И трансформации его личности отражались на нашей жизни мгновенно, в большей части в грозную, чудовищную сторону. И еще меня интересовало – как же он встретится со смертью. Фильм снят на даче Сталина. Это громадная закрытая территория, с которой его почти не выпускали. Это сказывалось на его ощущениях. И он говорит в фильме: «Я тоже в тюрьме». 

– Вы неравнодушный человек. Поддерживаете разные акции, подписываете петиции. Как выкраиваете на это время?

– Я занимаюсь театральной работой, но живу в этом мире, и когда что-то случается, а происходит такое каждый день, то я разговариваю. От разных должностей я отказался, занимаюсь только художественной деятельностью. Но если спрашивают, я отвечаю.

– Как относитесь к пенсионной реформе? Пошли бы на акцию протеста против этих преобразований?

– Не уверен, потому что проблема очень двойственная. То, что старость начинает давить на молодость количеством – это мировая проблема. И никуда от этого не деться. Нужно с другой стороны заходить. По сравнению с другими странами пенсия в России мизерная. И нужно говорить о том, что сегодняшние пенсионеры и следующие за ними как недополучали, так и недополучают за свою работу и старость.

– Вы пенсионер. Ощущаете, что о вас заботятся?

– Нет, но и жаловаться не хочу. Я оттрудился полностью по закону, 63-й год пошел на сцене. Конкретно мне не на что жаловаться. А то, что я вижу вокруг, возмущает очень.

– Сергей Юрьевич, вы говорили, что постановка «Полеты с ангелом» для вас оказалась самой трудной. Почему?

– Потому что мой принцип последние четверть века – играть только то, что не идет в других местах. Эту пьесу написал драматург Зиновий Сагалов, живущий в Германии. По-моему, это хорошее произведение. Как всегда, спектакль, который я ставлю, имеет один состав, и он не меняется. Никаких альтернанс (чередование), как говорят французы. Еще это называется второй или третий состав. Но у нас только один. Это очень сильный состав, и никаких подмен. При этом Шагал – это человек, проживший небывалую жизнь. Он прожил век без двух лет. Перенес все ужасы антисемитизма, голода, фашизма, непонимания и неприятия. Он все пережил на удивление самому себе, стал признанным и внешне благополучным. Но только внешне, потому что все прожив и все в себя впитав, благополучным быть не получится. Поэтому Шагал – удивительная фигура. Через месяц мы сыграем сотый спектакль «Полетов с ангелом». То есть у нас был плотный график передвижений от Томска до Чикаго, от Новосибирска до Нью-Йорка, от Иерусалима до Витебска.

– Сто спектаклей – это вообще много или мало?

– Думаю, мы идем к завершению жизни этой постановки. Сотую сыграем в Петербурге, где бывали неоднократно. А дальше, думаю, нужно снижать активность и уводить этот спектакль из репертуара. Все должно проживать свою жизнь. Видеть пределы я учился у Георгия Товстоногова. Он снимал из репертуара успешные спектакли. Ему говорили: «Ну, публике нравится. Публика идет». А в спектакле уже начинала затухать жизнь.

– Правда, что Шагал расписался у вас в гримерке на потолке?

– Да, он был у нас в БДТ имени Товстоногова, гримерную я занимал с Олегом Басилашвили и Анатолием Гаричевым. Меня, правда, в тот момент не было. На нашем потолке множество замечательных людей оставили автографы. Шагал расписался крупнее всех и печатными буквами.

– В этом спектакле также играет ваша супруга актриса Наталья Тенякова. Это вам помогает или мешает в работе?

– Это актриса, от которой нельзя отказаться. Все, что Наталья играет, держится на ней. Сейчас у нее обвал в смысле количества выступлений. Потому что ее основной партнер последних лет, Олег Табаков, умер. С ним были связаны многие спектакли. И о заменах речи быть не может – только так и живет театр.

– Планируете что-то еще ставить?

– Буду делать спектакль про Пабло Пикассо. На это нужно много сил. И привлечем еще одного молодого, выдающегося пианиста. Шагал и Пикассо – абсолютно разные люди. Но при этом у них была общая коммунальная квартира на Монмартре. Они все жили рядом. Про Пикассо в биографии Шагала сказано, что он всегда орал, через три стенки было слышно: «Опять испанец кричит». А Шагал тихий был.

– Ваша дочка Дарья Юрская тоже актриса. Обсуждаете какие-то рабочие моменты дома?

– Душевная работа художника – это тайна. Разумеется, никто ничего не запрещает обсуждать и, бывает, что откровенно высказываемся. Я, как режиссер, обязан говорить. Но дома еще подрабатывать режиссурой – не для меня.

– В последние годы вы не много снимаетесь в кино. В каких случаях отказываетесь работать даже за большие деньги?

– У актера должна быть абсолютная свобода выбора. Даже совет здесь я не рискнул бы давать. Вообще тем, кто занимается творчеством, можно позавидовать. Потому что в выборе деятельности и проявляется свобода. Это свобода выбора. Большие деньги – это несущественная вещь. Но если финансы начинают иметь значение, это плохо. Продаваться за большие деньги – это так же плохо, как за малые. Просто нужно не торговать собой.

– Можете себе представить ситуацию, как сами скажете, что уходите со сцены?

– Конечно. Это обязанность актера – следить, не пропустить это. И это меня очень тревожит и напрягает.

– А не в тягость вам на поезде ездить по гастролям?

– Пешком гораздо тяжелее!

– Ваши коллеги сходятся во мнении, что имя Сергей Юрский – это знак качества. Как удалось этого достичь?

– Думаю, в искусстве это обязанность. Качество – это отсутствие халтуры. Так и должно быть. Как говорил Аркадий Райкин (его так обожала вся страна и я вместе со всеми): «Мы дождемся, когда мы будем не нужны, некого будет критиковать, все будут поступать так, как должны поступать, все будут честными и обеспеченными». Это оказалось идеализмом.