Валентин Гафт: Я часто ненавидел своих партнеров

Они вместе играют в театре «Современник». Валентин Иосифович с удовольствием делится секретами актерского мастерства.

 

– Расскажите, как вы пришли в профессию? Что вас вдохновило на это?

– Я в детстве мало ходил в театр. Но когда классе в четвертом посмотрел пьесу Сергея Михалкова «Особое задание», я был наверху блаженства. Я верил всему, что там происходит. Даже когда старухи играли детей. Я же всегда любил подмосковные заборы, дачи, цветы… И на сцене оказалось то, что я любил в жизни. И когда приближался девятый класс и надо было определяться с будущим, я подумал: «А почему бы мне не попробовать себя в актерской профессии? Даже если я когда-нибудь скажу на сцене всего лишь «Кушать подано» и мне еще за это заплатят деньги, то это будет наивысшее счастье». Когда мне ночью в голову пришла эта мысль, я от возбуждения даже с кровати вскочил. Год ходил к школе-студии МХАТ, но не мог перейти дорогу к заветным дверям. Я просто стоял, издалека наблюдал, кто оттуда выходит. Я смотрел, как выбегали студенты. Мне они казались настоящими артистами...

– Что в профессии актера самое главное?

– Обязательно надо встретить хорошего режиссера. Если попадаешь к такому, то у него и проверяешь, правильно все накопленное или нет. Это не значит, что режиссер с именем должен быть. Надо найти родственную душу. Режиссер должен тебя понимать. Если найдете, то будет прекрасно.

– Валентин Иосифович, что было самым трудным в освоении профессии актера?

– Постижение – парадоксальная вещь. Иногда тебе кажется, что ты совершенство, что ты все сделал потрясающе, овладел всем. Но когда попадаешь в театр, то можешь столкнуться с тем, что должен знать намного больше. Например, зачем я в своей роли перехожу с этого стула на диван. Иногда ты не понимаешь, что играешь. И на сцене ты думаешь: «Ага, после этого слова я перехожу сюда». А нужно научиться жить на протяжении спектакля, быть при этом легким, естественным и свободным. На свободного человека и смотрят иначе. Свобода позволяет преодолеть стыд, незнание. На свете самое страшное и самое жуткое в профессии, когда ты не знаешь, что делаешь, стоишь и механически произносишь слова. Это ужасно и позорно. И ты думаешь: «Никогда я этим заниматься не буду». Но сейчас даже у режиссеров очень много штампов и повторений. Каждый из вас должен играть и найти незаметное слово, интонацию. Неожиданно это слово для вас возымеет поворотное значение. Важно найти какие-то акценты, найти обратный ход в роль.

– В каком смысле?

– Если играешь умного, ищи где он дурак. И это замечательно, если ты найдешь этот интеллектуальный изъян героя, это его состояние растерянности. И ты можешь сделать все, что угодно. Вот этим надо заниматься, чтобы освободить душу от зажима. Конечно, нужно репетировать и тренироваться, как спортсмену. Быть актером – это замечательная и трудная профессия. ...Когда ты кого-то играешь, нужно знать про персонажа намного больше, чем отпущено автором пьесы. Важно зацепиться за какие-то детали и расшифровать их. Тогда будет основание роли более крепким, и тонкие вещи будут сыграны гораздо глубже, так что и веры у зрителя будет больше. Надо знать не просто кого ты играешь, а про что ты играешь. Не только то, что в тексте написано, знать. А так вживаться в роль, когда ты будешь иметь право вообще ничего не делать, а только взглядом или движением покажешь своего персонажа, но так, что тебе поверят. Надо загружаться, но при этом играть легко.

– А как вы пришли к сочинительству?

– Я стал придумывать стишки, актерские этюды. Просто что-то вижу вокруг себя и пытаюсь зарифмовать. Коротко и точно. Сейчас, конечно, понимаю гораздо больше. Но понимать – это одно, а выполнить – другое. Если б молодость знала, а старость могла…

– У вас профессия непростая – актер может годами ждать свою звездную роль...

– Да... Но профессия потрясающая! Когда ты на сцене и у тебя что-то получается, и это мгновение с тобой переживают люди, которые на тебя смотрят… При этом по сути своей актерская профессия очень трагическая. Ты вечером играешь спектакль, но уже утром никто не докажет, что это было прекрасно – все это умирает в тот же вечер. Как цветы… Они прекрасны, но утром никто не докажет, что это был хороший букет. И актеру надо повторять каждый вечер все заново в театре. То есть повторять то, что уже сделано… а это смерть. Значит, надо обязательно что-то живое привнести – раз и навсегда что-то сделать такое, чтобы оно возбуждало тебя. А бывает, что ты закаменел и презираешь то, что ты делаешь, если встречаешь людей, которые тебе не соответствуют.

Очень трудно находиться еще и в таких обстоятельствах. Очень важно иметь партнера, чтобы вы не ненавидели друг друга. Иначе сыграть ничего не получится. Это я знаю по себе. Я часто ненавидел своих партнеров и обижал их. А вот Андрей Аверьянов – весь такой блистательный. Мы с ним – родственные души. Андрюша замечательно пишет стихи и эпиграммы – у него очень острые замечания, он попадает в десятку! Необыкновенно даровитый!

– Бывало такое, что хотелось бросить актерство?

– На третьем курсе меня пригласили сниматься в маленькой роли в фильме «Убийство на улице Данте». У меня несколько реплик. Я увидел Плятта, Штрауха, Козырева и обалдел. Миша Козаков играл главную роль. Я готовился к роли, репетировал перед зеркалом. Когда до меня дошла очередь, мне надо было сказать: «Марсель Роже, сотрудник газеты ...извините за вторжение, мадам» – и достать в это время блокнот. Но я не смог одновременно доставать блокнот и говорить. А второй режиссер сказал Ромму: «Как мы ошиблись в этом мальчике». Этот момент я запомнил на всю жизнь. Все остановилось – я запомнил запах, стены, звуки и вот это «как мы ошиблись». Ромм потом мне сказал: «Не волнуйтесь, вы будете такой застенчивый убийца». А мне хотелось все бросить... В свое время Галина Борисовна Волчек была против меня. В «Фабричной девчонке» я играл такого бандита, который на танцах развязно себя ведет, а я и на самом деле все время лез драться. Галина Борисовна думала, что это наигранно. Когда меня позвали в театр, она была против. А сейчас я у нее любимый человек.