Судьба орденоносца с линии «Пантера» героя-партизана Дмитрия Семёнова из деревни Козеваново
«Здравствуйте, я Раиса Дмитриевна СЕМЁНОВА, 18 декабря мне уже 80 годочков будет, так что простите за это моё длинное, но наболевшее письмо.
Сколько живу, сколько себя помню – столько и думаю о судьбе моего отца Дмитрия Павловича СЕМЁНОВА – геройского партизана, награждённого орденом Славы 3-й степени, но оплёванного властью и по чьей-то халатности не получавшего ни копейки от государства за своё увечье.
Красное Иваново, дед и аэропланы…
Почему я решила написать именно вам? Не поверите – его величество случай. Взяла в прошлом мае ваш номер и увидела слово «Козеваново», газета так и выпала из рук. Речь шла о спасении Братской могилы на линии «Пантера» в Мурашкино, что рядом с отцовским Козеваново и Погостищами.
Я не могла поверить, что историческое название деревни моих дедов кто-то вообще вспомнит – в советские годы это было «Красное Иваново».
По семейному преданию, в Первую мировую войну мой дед Павел, самоучка, служил слесарем на аэродроме где-то между Дуловкой и Шабанами. И единственный догадался, как прочно закрепить пулемёт на аэроплане. Инженеры сделали чертежи, а деда наградили – дали денег и надел в Козеваново. У Павла было 12 деток, но выжили шесть. Жена его Анна Андреева (моя бабушка) в юности работала прислугой в усадьбе Назимовых в Гаранчарово. В конце 60-х годов я трудилась в тех местах фельд-
шером, не зная, что по этим дорожкам ходили ноженьки моих предков. Меня всегда тянуло на родину. Хочу и сейчас, хотя знаю, что не получится.
От Козеваново, в августе 1986 года, у меня остался горький осадок, как вы и пишете: «Жили люди, была война, а сейчас – пустые деревни. Что ж она, подлая, сделала!». Ещё жила баба Саша (краснопрудцы должны помнить), её сын Николай (1937 г.р.) прописал мать в Пскове, но она вернулась назад.
Мы поехали с моим 9-летним сыном на родину деда. Бабу Сашу я не знала, но хотела расспросить про дом предков и много чего ещё. Вышли в Красных Прудах, куда идти? Женщина махнула рукой, мол, вам туда… Дорог нет, долго топали, впереди гора. Поднялись: дом, столбы электрические, а провода обрезаны. Заходим – тишина! Хозяйка спит – вокруг одиночество, керосинки нет и стойкий аромат сивухи. Решила прибраться, пошла за водой, а в колодце лягушка мёртвая. Разговор не сложился. Кое-как переночевали. Я надеялась, что баба Саша покажет утром дорогу, кряхтела, но так и не поднялась.
Пошли, вокруг красотища – яблоки, груши, сливы, а деревни пустые. И тишина, до мурашек! К счастью, встретили молоковоз, довёз до Черёхи, перекусили в магазине, сели на «шестёрку», из Пскова поехали в Серёдку (я там до 2007 года работала фельдшером).
К бабе Саше приехал сын, на мотоцикле, а она на пороге, без сознания – инсульт, больница. Николай снова взял мать к себе, а дом вскоре сгорел. Со слов местных, козевановскую Александру угнали с сыном в Германию, в Латвии разделили, 7-летнему мальчику завязывали глаза, брали кровь, а он думал, что укол делают. Николай умер лет 18 назад, но жива на Запсковье его дочь Ольга.
После войны в Козеваново мой дядя Ваня (брат отца) сажал с женой картошку. «Я поиграю?» – спросил их 6-летний сынишка. «Ну, поиграй», – ответил отец, сын убежал в огород. И вдруг взрыв! Как скажут эксперты: это была мина. На кусочки малыша разорвало – я хоть и мелкая, но запомнила. В Погостищах лежит. Одно слово «Козеваново», а столько эмоций.
У нас любят говорить: «Никто не забыт, ничто не забыто!». Да нет же, есть и забытые! Среди них и мой отец. Власть скажет: время такое было. Но мне от этого не легче. Как можно было потерять документы в военкомате? Это же преступление, но никого не наказали.
Отец был честным и глубоко верующим. В 1973-м на фельдшерский пункт ко мне пришла женщина и сказала: «Мы после войны жили рядом, в деревне Перевоз, ваш батюшка был очень хорошим и порядочным человеком!». Вот и сестра бабы Саши из Козеваново, Мария Бондарь, долго трудившаяся в «Октябре» контролёром, сказала в 85-м о папе самые добрые слова.
Отец работал и мельником, и плотником, и валял валенки. Но потом не стал – мы начали задыхаться от кислотных паров, а отдельного угла не было. Помогали строить баньку, а он всё жалел, что нет инструментов. Сейчас понимаю – это было самое счастливое время, словно в светлом домике жили.
Папа любил всех деток, и они «висели» на нём. Каждый день «движуха», смех, юмор и малыши при делах. А как он катал на себе сестрёнку Тамару (1951 г.р.), как она «правила» ногами ему спину, он лишь нахваливал: «Умница, помогает!».
Встреча с Надеждой Крупской…
Где только не побывал, кого только не видел. В 30-е годы молодёжь вербовали на север, на лесозаготовки. Их состав сутки простоял под Кандалакшей. Народ возроптал, выбрали в делегацию моего отца, пошли к начальнику станции. Заходят, а у него женщина, одетая как крестьянка, спрашивает: «В чём дело, товарищи?». Отец сказал, как есть, та тоже возмутилась, и начальник станции тут же под козырёк: «Надежда Константиновна, всё исправим!».
Это оказалась Крупская, жена Ленина. Через 2 часа состав пошёл на север без остановок. Приезжал к ним и Киров, ярко и красиво говорил, мужики одно поняли: «Работать надо». И они работали!
Финская война…
Отец и Финскую достойно прошёл, как дед, был смышлёным. Сама слышала, он рассказывал за столом таким же ветеранам, что спас на той войне жизнь, минимум, своим офицерам и будущему комбригу, «тому, что орден мне вручал».
Отец приметил, что финские кукушки-снайперы солдат не трогали, убивали на передовой офицеров в полушубках. Доложил командиру, привёл факты, тот передал по инстанции. Так или иначе, но однажды не подвезли им в окопы курево, отец попросил закурить у красноармейца, тот повернулся – «ба, офицер в солдатской шинели!» – и отвечает: «Не курю, и вам не советую». Отец всё понял, извинился, а их новый командир, видя такое отношение, сказал: «Всё понимаю, спасибо».
Забегая вперёд, скажу, это был командир 2-й Ленинградской партизанской бригады Никифор Иванович СИНЕЛЬНИКОВ (02.07.1916, д. Шарово, Дедовичи – 17.11.1966, п. Серёдка). Именно из его рук отец получил в Острове орден. Я в семье не раз слышала эту звучную фамилию (раньше было такое средство для стирки – «синька»).
Кресты, лагерь и лик доброй женщины
Первый муж матери (Нины) погиб на Финской, у отца тоже была семья – жена Мария, дети Тамара и Николай (см. фото), увы, умерли один за другим. Мама моя, якобы из дворян, перед самой войной сама выбрала отца, стрелялась, можно сказать, вырвала у соперниц, принеся в дом старые фамильные вещи.
Папа был мобилизован в 1941 году под Старую Руссу. Неразбериха, хаос, немцы их обошли и командир приказал «сховаться в болоте». Трое суток на кочках и по пояс в воде провели бойцы. Но фрицы обнаружили, по мегафону потребовали сдаться. Никто не вышел. Дали залп из танков. Полетели руки-ноги, вода красная, стоны-крики. Солдаты выходили на берег, но не с поднятыми руками, а несли раненых и мёртвых. Так отец попал в плен – в Кресты.
Один из ваших читателей писал в 2022 году, что в войну на месте кинотеатра «Молодёжный» в Крестах стояли бараки, он с бабушкой ходил кормить туда измученных пленных, и она повторяла: «Все умрут, все…». Погибло 65 тысяч солдат! Среди них мог быть и мой отец!
Папа попал в плен летом, но потом наступила зима. Холодища, солдатиков стала косить смерть! И вдруг во сне отцу явилась «чёрная женщина» в необычном одеянии и сказала: «Ты должен отсюда бежать!». Решил это сделать с товарищем, но тот ослаб, ничего не получилось. Лагерь на самом деле подходил к дороге, и отец каким-то образом передал жене Нине в Козеваново, что жив.
Во второй раз приснилась странная женщина: «Бежать ты должен сегодня!». Невероятно, но днём приехала мама с возницей на санях. Шмат деревенского сала и дорогая фамильная скрипка оказались у часового, тот только твердил: «Шнель-шнель».
Ехать обратно – смерти подобно, отца оставили у бывшего свёкра на Ипподромной. Папа был кожа и кости, на грани смерти. Приехали через неделю, но уже на санях с двойным дном (мастера в Козеваново оказались на все руки). Спрятали, завязали рот платком, немцы в Черёхе штыками протыкали сено, один удар рядом пришёлся. Когда повернули на Пруды, отца выпустили. Обнялись. Расплакались. Свобода! Дома папа увидел в божнице чёрный лик Богоматери. «Это ведь ОНА ко мне приходила и спасла меня!» – сказал отец матери. Потом сделали документы, естественно, за мзду...
И ещё, во время учёбы в медучилище я была в «Молодёжном», смотрела фильм, как на иголках – жутко и страшно. Потом сказала: больше сюда ни ногой! В 1967-м мой брат служил там в стройбате, возводили дом на углу. Я же в старой кассе аэропорта покупала кому-то билет, забежала с гостинцем, но не могла не сказать: «Если бы мне здесь бесплатно дали квартиру – не взяла бы!». Солдатики заржали, я объяснила, что было в войну – и они затихли.
Немцы, оккупация, партизаны…
Оккупация. Немцы требовали «сало, масло, яйки», сами брали, резали скотину, ночевали, хозяев выгоняли в хлев. Попробуй что скажи... И партизанам надо отнести что-то в лес, их в народе называли «сынками». Семье оставались крохи…
Отец, как понимаю, вскоре стал партизаном и явно не случайно перебрался из Козеваново в Жарчиху и Троицкое. Там был у фашистов штаб! Куда не пойдёшь – в поле, на сенокос, в лес за дровами – доложи в штаб. И отец передавал партизанам, что, кого и какую новую технику видел. Иногда – лично, иногда по цепочке, иногда в Покровском храме в Погостищах на службе. Ходил на подрыв эшелонов. Был проводником, всю округу на 30 вёрст знал, как свои пять пальцев. Опасался лишь пронырливого 16-летнего паренька (были и такие), который стал полицаем и на всех стучал.
Сусанин и 1943 год
Отец как-то вёл очередную группу «вдоль и поперёк канав», но командир стал чаще смотреть на карту, на проводника, потом взорвался: «Смотри, мать-твою Сусанин, куда ты нас ведёшь, к немцам?!». Отец спокойно сказал: «Веду правильно, немцев впереди нет». Командир пообещал расстрелять и сменил маршрут.
Подходят к деревне, отец: «А вот здесь точно немцы!». Командир: «Говори-говори, наговоришь себе на орехи», и снова в карту тычет. Отец предложил выслать разведку: «Куда я убегу, буду здесь! Но если там немцы – повернём назад, и я поведу вас прежним курсом». Разведка подтвердила – в деревне засада из полицаев и фрицев.
Не сразу, но командир понял, что отец прав (смещение деревень – один из секретов картографии, я тоже на скорой столкнулась с этим). Повернули, дошли, все живы, ни единой царапины. И командир снял шапку (значит, дело было зимой), назвал свою должность, фамилию, извинился за грубость, записал данные проводника, сказал, что он представлен к награде, и положил бумаги в полевую сумку (мальчишки после войны ходили с такими в школу). Так что представление к награде было! Но отец ничего не получил.
По какой причине, не известно. Сам он искал через военкомат офицера той группы, но данных не дали. Когда на телевидении в Москве вышла программа «Жди меня», я хотела сказать спасибо уже потомкам командира, но не смогла выйти на журналистов, да и фамилии не знала. Может, в Архиве партизанского движения до сих пор в «долгом ящике» лежит его наградной документ?
Потерял ногу в бою…
В январе 1944 года под деревней Троицкое была жёсткая стычка партизан с немцами, отца тяжело ранили в левую ногу. Партизаны ушли, забрав легкораненых и убитых, а отцу сказали: идти домой, мол, скажешь, случайно пострадал от партизан. И это был трезвый совет. Сёстры привезли брата в больницу Острова. Скученность, антисанитария, озноб, началась газовая гангрена. Один из адских способов лечения – продольные разрезы на голени. Делали, но не помогли. Отец должен был умереть, и врачи пошли на высокую ампутацию.
Операцию делали латыш Иван Карлович КОРОЛЬ и еврейка Мария Адамовна БАЛЫШ, потом она работала акушером-гинекологом в Острове до середины 50-х годов. Отец тепло отзывался о медиках. По их совету сёстры, Мария, Анна (1918 г.р.), Евдокия, меняли продукты на перевязочный материал, приносили мешки с мхом, паклю. Помогло. Организм был уже крепкий, отец выжил!
Выселение в Прибалтику
В 1944-м фашисты погнали всех на «выселки» в Германию. Наша родня, вместе с отцом на одной ноге, шла и ехала на Дуловку, через Уситву, Старую и Новую. В пути скончался дед Семён, похоронили в Уситве, слева от храма. Потом оказались в белорусском Белостоке (отошёл к Польше). Впереди было какое-то восстание, повернули на Минск, там у мамы родился мальчик. Из окон больницы роженицы видели сцены ужасов: какие-то люди копали длинные и глубокие рвы, немцы расстреливали, пригоняли новых – те зарывали первых, снова копали, и убивали уже этих…
В 1974 году я со школьниками была в Минске и Хатыни, спросила: где бы это могло быть? Гид ответил: расстреливали евреев, и скорее всего у 1-й городской больницы.
Потом всех повернули в Латвию, в ящике для снарядов родители похоронили 2-месячного младенца. Скитания завершились между Пыталово и Островом, в деревне Перевоз, в двух 16-комнатных деревянных домах без крыш. Обошлось без бомбёжек. Как считают, спасала икона Николы Чудотворца, взятая с собой (она и сейчас у меня). Здесь и встретили освобождение. В Троицкое не вернулись – там камня на камне не осталось. Я потом прочитала, что на линии «Пантера» до Погостищ было самое пекло «Мёртвого треугольника».
После войны мама с женщинами собирали неразорвавшиеся снаряды, грузили на солому и увозили взрывать. Позже узнали, что бабы не должны этим заниматься, но было некому. А ещё собирали трупы, завязывая себе рот, и лезли в окопы, но это мало помогало. Немцев везли отдельно, документы наших бойцов сдавали в военкомат. Солдатиков ещё раз перезахоронили, рядом со школой и нашим домом поставили цементный обелиск (такой, как в Мурашкино. – О.К.). Но отец был недоволен – нет списка солдат! Только на 60-летие Победы в деревне Перевоз появились 65 имён. Здесь же был и концлагерь.
Встреча с комбригом Синельниковым
В1945-м моего отца и других героев вызвали в Остров. Папе торжественно вручили орден Славы 3-й степени.
Никифор СИНЕЛЬНИКОВ это сделал – тот самый, кого он встретил и «спас» на Финской войне.
– О как, а я тебя знал как Павлова, а ты, оказывается, Семёнов! – сказал комбриг.
– Все мои братья и сёстры по отцу Семёновы, – ответил партизан. – Я один Павловым, по деду, записан. Перед войной привёл к общему знаменателю.
Для отца эта встреча ветеранов двух войн была настоящим подарком.
При жизни вычеркнут
И до 1947 года отец получал пособие по инвалидности, но потом – ни копейки. Документы тупо пропали! Начались хождения по мукам: райсобес, поликлиника, военкомат. Менялись начальники, и все в одну дуду дули: «Ходют тут всякие», «Ногу потерял, когда рыбу глушил, вот иди и лови рыбу». Дома отец говорил: «Хотелось костылём замахнуться, сидит в кресле, при орденах и медалях, сытая морда, довольная, а я на костылях, даже присесть не предлагает».
Отец просил адрес комбрига Синельникова, но военком только смеялся: «Ты был в плену, жил в оккупации, может, ты шпион?». Отец: «А как же орден?», а ему: «А орден ты просто купил». Папа с трудом сдерживал себя. И таких бедолаг, со слов отца, было много. Кто-то ездил в Москву, восстанавливал, а ему – не на что, не с кем и не в чем. Писал письма Сталину, в Министерство обороны (почти, как и я сейчас), но их сразу заворачивали: «Ваше письмо направлено для рассмотрения по месту жительства».
А знай отец, где жил Синельников, на коленях бы до той Серёдки дополз. Со мной позже работал на скорой помощи водитель, рассказал, что у них в Серёдке жил настоящий партизанский командир – справедливый мужик, а после всякая шваль повылазила (см. вверху фото могилы комбрига. – О.К.).
Как мы жили…
После войны в домах уже висели занавески, подзоры по низу кровати, у нас – одинарные рамы, ни штор, ни тюля. Обои – копеечные, но их не купить, оклеивали стены газетами, ими завешивали окна. Помню, лет 13 мне было, несу намазанную ржаной мукой газету, она разрывается, и я как резну плакать. Обидно. Так и жили, берегли последнее.
Электричество провели в 55-м, до этого – керосиновые лампы, но мне не разрешали долго читать. После висела одна лампочка, но ни розеток, ни утюга, хотя киловатт стоил две копейки, даже радио не было. Мебель – лавки вдоль стен и широкий отцовский стол. В доме 5 человек – спали, где придётся: зимой на печке, на лежанке, на полу, а с мая по октябрь – в сеннике, и тот без фронтонов.
Культя гноилась…
Когда умер папа, 23 октября 1960 года, один из фронтовиков попросил чёрную подушечку, чтобы орден Славы нести у гроба. Какая подушечка – не было ничего!
За полтора года до смерти пришёл дачник из Москвы (родственник кого-то из фронтовиков), нас попросили выйти, и они написали письмо. Там были и фамилии, и номера частей, но я не запомнила, а вот то, что у партизана-инвалида есть трое детей, а пенсии нет, усекла. Жаль, не переписала письмо.
Через две недели – извещение: пройти комиссию ВТЭК, дали инвалидность! Но словно в издёвку – рабочую 3-ю группу. А отец уже ходить не мог: одышка, отёки, долго не мог работать. Но при этом ежедневно
возил за 4 километра молоко на молокозавод. Сейчас и представить такое невозможно, 15 лет на одних костылях и одном протезе отходил, сам их ремонтировал. Когда культя гноилась, отец перевязывал лопухом, подорожником и отлёживался, мы с братом вережались, но возили на молокозавод огромные бидоны. Мать боялась лошадей, зато я и сейчас помню, как их запрягать и распрягать.
А ещё отца мучили фантомные боли (в отрезанной ноге). Это страшнейшая боль, когда я работала на скорой, то вводила пациентам наркотики. В колхозах почти не было оплаты, лишь в конце года трудодни («палочки»), какие-то копейки, 0,5 бутылки подсолнечного масла и обязательная пачка 3-процентного Госзайма. Придёт, бывало, из конторы, кинет эти «займы» на стол: «Вот и всё, что наработал». Было видно – кипит, но в себе всё держал. Попробуй – не возьми!
И меня отец научил быть стойкой. В школе наградили за отличную учёбу путёвкой в «Артек». В сентябре поздравляют, а не с чем. Учителя возмутились, снова на следующий год путёвку дали, но в классе у мальчика мама умерла, он поехал. Я же никому не показала свои слёзы. Летом отправили в Псков, в детский санаторий «Снятная гора» (ныне там женский монастырь), впервые спала на простыне и узнала, что на обед дают три блюда.
В нищете жили, но не побирались! Хоть и с капелькой масла, а еда всегда была. И в тепле! Отец инвалид, рубил хворост сидя, чем и топили русскую печь. Осенью 1952-го полыхнул пожар, нам давали хату за 4 километра, но отец сказал: «Нет, надо дочку в школу водить». Они с матерью вычистили залитый грязью немецкий блиндаж, 5х5 метров, из деревянных брёвен. Сделали крышу, покрыли камышом, отец резал его в болоте, мужественно стоя в холодной воде на самодельных ходунках. Дом-блиндаж простоял почти 40 лет, я его потом за тысячу рублей продала.
А какие налоги были?! Денег нет. Будь корова, за рога бы вывели. Помню, хотели даже картошку в декабре из подвала забрать. Женщины прогнали ретивых агентов, чем спасли нас с братом.
Зимой, до школы, я вообще не гуляла. В мороз дырочку в стекле разотру, а там снеговиков катают. В 52-м пошла в 1-й класс. Спасибо отцу – провожал и встречал с сапогами, а сандалики для школы я берегла. Чтобы купить тетрадей, летом лыку драли (без ножа – стекло ломалась – зубами, ногтями), сушили и сдавали по 5 копеек за килограмм. Тем и жили (подтверждаю, в конце 60-годов сам помогал соседям лыку драть. – О.К.).
Не знаю, понимал ли отец, что ему назначили не военную, а гражданскую пенсию? Я об этом в 80-х лишь узнала, когда поехала в райсобес, чтобы матери, как вдове инвалида, выходить надбавку к мизерной пенсии. Но там отфутболили, мол, она у отца гражданская!
До и после…
После смерти всё изменилось. Увы, нежная «дворянская» душа мамы не выдержала – стала пить горькую. Я работала без выходных, ходила в вечернюю школу, возвращалась в час ночи, а в 5 утра надо было коровам воду носить на коромыслах, и так трижды в день. Дома – хуже Золушки… Но небеса нас берегли.
Сейчас сестра живёт в Гомеле, я у неё не была уже 24-й год, сын закончил институт, очень болен, да и сама, как Тамара, часто хвораю. Однако не жалуюсь – речь и мысли об отце!
Хочу, чтобы партизана-орденоносца в год 80-летия Победы все вспомнили добрым словом. Он этого заслуживает – честно защищал Родину!
Постскриптум
Простите, что заняла ваше время. В 2021 году я обратилась с этим же вопросом к президенту, позвонил высокий товарищ и спросил: «Чего я хочу?», дал адрес, но письмо вернулось назад. И всё! Ни ответа, ни привета! В глубине души хочется верить, что где-то там, в архивах, разбираются в военкоматских кознях и потере документов партизана. Они должны быть!»
Письмо Раисы СЕМЁНОВОЙ подготовили гл. редактор Олег КОНСТАНТИНОВ и студентка журфака НовГУ Лада КОМКОВА, Псков – Остров
Добрые вести от редактора
Могу сказать, что сегодня на сайтах «Память народа» и «Подвиг Героев» черным по белому подтверждается. Всё, о чем вспоминали ветеран и его дочь, чистой воды правда:
- Дмитрий Павлович СЕМЁНОВ, 1908 г.р. с 27 апреля 1943 г. партизан 4-й бригады 84-го партизанского отряда, «показал себя храбрым, энергичным воином», ТЯЖЕЛО ранен в левую ногу 15 января 1944 г., признан негодным к воинской службе, инвалид 2-й группы. Орден Славы 3-й степени (приказ №1258/н от 23.07.1945г.) получил во время атаки партизан 15.01.1944 г. на штаб в д. Троицкое: «Выявив наличие противника, Семёнов решил один сходить в штаб и его уничтожить, но был обнаружен и тяжело ранен».
Почему эти данные не могли (не хотели) найти в военкомате и дать ветерану, а и в наше дни чиновники отфутболили дочь партизана – для меня загадка. Но справедливость восторжествовала - Боженька на небе есть! Простите нас, дорогая Раиса Дмитриевна и берегите себя - все ваши и наши родители герои! С праздником Детей войны и послевоенных победных деток. Им ведь не меньше досталось!
