«Ты мне стал еще дороже, когда горишь желанием заиметь малыша»

Будущие супруги познакомились в годы второй мировой, в поезде, в котором он отправлялся на службу. Любовные чувства, которые возникли у молодых людей вылились в трогательную переписку, в которой они решили пожениться и завести общих детей.

   ОТ РЕДАКЦИИ: это письмо нам пришло от жительницы г. Ростова-на-Дону Ольги МАСЛЕННИКОВОЙ, в котором она описала историю любви своих родственников.

   «В Темрюке жил брат моей бабушки со своей женой. Мы приезжали к ним из Сибири на фрукты. Их семья была здесь в почете. Фридрих Вильгельмович Тринклер – пенсионер, ветеран Гражданской и Великой Отечественной войн, Мария Игнатьевна Корсуненко – бывший зам. председателя горсовета. В поезде (куда он добирался к месту службы) познакомился со своей будущей женой, с которой прожил вместе более 40 лет. Для меня они были просто деда Федя и баба Мария.

   Я не слышала, чтобы когда-нибудь они ссорились или что-то резкое говорили друг другу. В кругу родных он всю жизнь называл ее Марийкой, она его – Фифи. Всегда улыбчивые, радушные, общительные, они одинаково красиво старились. Деда Федя умер в возрасте 82 лет, он был постарше жены. Как-то уже с дочкой я отдыхала в Анапе, мы заехали в Темрюк проведать бабу Марию. Она отдала мне стопки писем, разложенные по годам и перевязанные белыми тесемками. Из этих писем я узнала историю любви близких мне людей.

   Письмо от 1 мая 1940 г. «Здравствуй, милый! Праздник, а мне грустно. Была в гостях, даже танцевала, а думы о тебе. И в театр больше одна не пойду. Я очень скучаю. Если в момент расставания на перроне, у вагона я выдержала и не поцеловала тебя, то при встрече сдерживаться не ручаюсь, не стану обращать внимания на окружающих и расцелую».

   Письмо от 2 мая 1940 г. «Шлю горячий привет, дорогая Марийка! Как приятно сознавать, что наши чувства и переживания совпадают. Это подтверждается тем, что мы почти в один час послали друг другу телеграммы. Кажется, у нас и натуры одинаковые. Если принадлежать чему-либо или кому-либо, то целиком, без остатка».

    Письмо от 11 июня 1940 г. «Дорогой мой Фридрих! Меня отправили в командировку. Тоскливо ехать без тебя в поезде. Все нами виденное зимой сейчас похорошело. Сплошь расцвела черемуха, точно снегом засыпаны кусты. Громадные, пестрые ковры цветов. Вот бы смотреть на это вдвоем! Еду вполне хорошо, сплю, ем, плету пояса. А мыслями с тобой, уже строю совместную жизнь. Дорогой, как можно меньше волнуйся, береги себя!»

    Письмо от 12 июня 1940 г. «Милый Фифи! Ты говорил, что тебя могут направить на Урал. Интересное место назначения. Возможно, город будет в ведении ЦК Союза Востока или Дальнего Востока. Я тогда должна начать переписку о возможном переводе на работу, тем самым я не потеряю стаж. Как же приказ? Подписан или нет? Как хочется скорее все знать. Фридрих, только шестые сутки разлуки, но уже тяжело. Что же будет дальше? Видела тебя во сне. Часто смотрю на твое фото. Очень прошу перед выездом в назначенное место вы-звать меня к телефонному разговору».

    Письмо от 13 июня 1940 г. «Родненький мой, я пишу тебе уже третье письмо, разберешь ли, что пишу, так как пишу на остановках или на ходу. Поезд идет по берегу реки, вспоминается совместная поездка. Помнишь, как мы простаивали у окон все ночи, нам не хотелось спать. Ненасытные губы тянулись друг к другу, хотелось без конца говорить, обнимать друг друга. Я помню, как мы подъезжали к Москве, я мерзла, ты накинул на мои плечи шинель… Да, есть что вспомнить. Ты сумел разбудить все лучшее в 34-летней женщине. Это смог сделать только ты, до сего времени я такого не испытывала. Я сейчас познала вкус жизни. Я теперь хочу жить, боюсь заболеть, а раньше спокойно думала о смерти. Как я обязана тебе за это желание – хотеть жить и за любовь к тебе. Наша любовь еще прекрасней, потому что она не односторонняя, здесь сочетание духовных запросов, дружбы, уважения, взаимного влечения друг к другу, возраст. Меня сейчас не оторвет от тебя никакая сила. Я всегда и всюду буду следовать за тобой. Сейчас в нашем купе едет мама с трехмесячным малышом. Я часто вожусь с ним. Хочется иметь свою такую же малютку от тебя. Фридричек! Я хочу отправить свои книги тебе посылками, дело за адресом. Как скоро он будет известен? Целую крепко».

    Письмо от 19 июня 1940 г. «Дорогая Марийка! В Москве мне сказали, что я назначаюсь на должность командира полка по строевой части в Уральский военный округ, но не говорят, какой город. Приходится жить ожиданиями. Пиши пока на адрес мамы. Не забывай своего Фифи».

    Письмо от 28 июня 1940 г. «Милая моя Мариечка! Ты спрашиваешь, не надоело ли мне слышать и читать одно и то же о том, что ты меня любишь. Ты меня обидела. Родная моя! Может ли быть большее блаженство на земле, чем слышать и чувствовать, что ты любим и в то же время отвечать тем же. Наша беда, что это блаженство омрачено разлукой. Мне хочется, чтоб мы все время были вместе и начали жить счастливо вместе с моим сыном и твоей дочкой. Завтра иду в Комиссариат Обороны узнавать окончательно о своей судьбе, а пока у меня решение такое. Если вновь ничего не скажут определенного по поводу моей службы, то нахожу себе работу на гражданке и начинаю работать. Довольно уже зря есть советский хлеб. Ведь это продолжается 4 месяца. Пожелай мне успеха! P.S. Мне не нравится, что ты потеряла сон».      Письмо от 29 июня 1940 г. «Здравствуй, дорогой мой! У меня опять кипучие дела на работе. Веришь, даже ноги еле доплетаются до постели. Но если б ты был рядом, куда бы делась моя усталость! Жду от тебя хороших вестей. Хочу скорее быть вместе и познакомиться с твоим сыном и твоей мамой».

    Письмо от 18 июля 1940 г. «Дорогой Фридрих! 11 июля стоял мой вопрос на партбюро. Вначале было намерение меня не отпускать. Но я откровенно рассказала свою историю, очень волновалась, даже всплакнула. В итоге – положительное решение. Но еще было заседание президиума Дорожного комитета, там принято решение отпустить меня с работы только с 10 августа, то есть после проведения Дня железнодорожника. А председатель Дорожного комитета заявил секретарю партбюро, что будет обжаловать решение относительно меня. Но ведь формальности соблюдены, так что думаю, 10-го выеду к тебе. Ни единого лишнего дня не хочу быть в разлуке с тобой. Дорогой мой, так хочется скорее знать, удовлетворен ли ты работой. Хоть и мало времени прошло, как ты вступил в должность, но это должно тебя успокоить и не доводить до отчаяния, как это чувствовалось из письма, отправленного из Москвы. Желаю успехов тебе в служебных делах. Твоя Марийка».

    Письмо от 20 июля 1940 г. «Милая моя женушка Мариечка! Прости за краткость письма. У нас самое горячее время сейчас. Живу в лагере в 40 км от Кунгура. В самом Кунгуре еще не был, но квартиру уже обещали. Я в лагере пробуду до 15 сентября. Выслал тебе документы на переезд и требование на перевозку багажа. С этими бумагами можешь явиться к коменданту станции, он должен тебе устроить отъезд. Мой адрес: Пермская обл. Бершетский лагерь. 416-й полк. Марийка, дорогая! Я очень хочу, чтобы ты скорее переехала ко мне. Но, конечно, не в ущерб твоих сил. И не за счет «чего угодно», как ты пишешь. Главное, чтобы «что угодно» не выходило за рамки коммунистической этики и устава. Целую крепко».

   Телеграмма в Ленинград из Кунгура от Тринклера: «Молнируй выезд прибытие здоров целую Фридрих.

   Телеграмма из Ленинграда в Кунгур от Корсуненко: «Встречай выезжаем шестнадцатого девяносто третьим целуем».

     Письмо от 12 ноября 1940 г. «Здравствуй, родной мой Фифи! Ты моя радость, ты моя жизнь. Без тебя грустно и душно, вместе с тобой «наш уголок никогда не тесен, когда ты в нем, цветет весна…». Ты мне стал еще дороже, когда горишь желанием заиметь малыша. Это скрепит наш союз. Звездочка ты моя! Обидно, что мы опять разлучены, что нет письма от тебя. Но прощаю, знаю, как ты занят. Твоя женушка Марийка». 15 ноября 1940 г. «Здравствуй, мой нежный, мой любимый! Прошло семь дней с твоего отъезда, но меня одолела тоска. Роднуля моя, без тебя плохо, сразу ощущается мерзость этого городишки, чего не замечала рядом с тобой. Дома ты бывал редко, но я ждала и знала, что ты придешь, а сейчас ждать два месяца. Только рядом с тобой время летит, как человеческая мысль. Получив это письмо, будешь удивлен, что я еще в Кунгуре. Я приболела. Возвращалась с женского собрания поздним вечером, поскользнулась, упала. Всю ночь болела спина и живот. Да еще белье было замочено, стирку затеяла. На другой день случилась беда. Малыша мы потеряли».

    Письмо от 17 ноября 1940 г. «Милый! Забыла тебе сообщить, что на днях в штабе выписала картофель, узнала случайно, что можно это сделать, хотя вчера там была, но никто мне об этом не сказал. Меня бесит такое отношение к тебе, я готова наброситься на кого угодно. С сахаром такая же история. Но добыла. Разум заставляет меня сдерживаться, но было желание поговорить, почему такая несправедливость по отношению к тебе. Ты восстановлен в своих правах! У меня не раз бушевало внутри, но я тебе не говорила. Бывает такое состояние, ну как тебе его передать? Знаешь, как клушка за своего птенца набрасывается на врага, так и я готова нападать и защищать тебя. Но существуют рамки поведения. Однако, если нужно будет, то за тебя не пощажу никого. Пиши, как ты устроился в Чебаркуле».

    Письмо от 18 ноября 1940 г. «Милая моя Мариечка! Здесь гораздо больше нагрузки, чем в лагере. Подъем в 6.30, завтракаю – и сразу в поле до 17.30. У меня постоянно работа с людьми, потом личная подготовка к следующему дню занятий. Но я доволен. Мариечка, ты пишешь об отношении ко мне там, в Кунгуре. На это не обращай внимания, это мелочи. Сейчас такой период, такие трудные задачи стоят перед нами, что на это не стоит тратить время и нервы».

    Письмо от 8 февраля 1941 г. «Родной Фифи! Ты писал, что полк из лагеря возвращается 13-го февраля. Мы с женщинами будем встречать вас на лыжах. Наши дети такие хорошие, очень сдружились и тебя ждут с нетерпением. Дома все в порядке. Дрова есть. Все перепилено, изрублено. На 104 рубля купила свинины, натопила полтора литра сала, есть еще порядочно мяса. Взялась вышить жене одного офицера платье, но с нагрузкой на работе и с таким плохим освещением долго провожусь, зато будут дополнительно деньги. Я не из того десятка, если появятся трудности, то растеряюсь. Все бытовые вопросы решила и жду тебя, мое солнышко! Твоя Марийка».

   Последующие четыре месяца семья была вместе. Ну, а дальше грянула война… Майора Тринклера, немца по национальности, и к тому же побывавшего под следствием, на фронт не пустили. Его направили в Башкирию. Под Уфой срочно строился авиационный завод, сюда эвакуировали заводы из Ленинграда и Рыбинска. Мария с детьми последовала за мужем, разделила с ним все тяготы тыловой жизни и работы. Победу они встретили в Уфе. Со временем семья переселилась в Темрюк».

Ольга МАСЛЕННИКОВА,

г.Ростов-на-Дону



подпишитесь на нас в Дзен